Сегодня мы начнем публикацию автобиографии Фила Эспозито в соавторстве с Питером Голэнбоком. На мой личный взгляд, это вообще лучшая книга о хоккее, которую я когда-либо читал. Она действительно «живая». Кроме того, она предоставляет уникальную возможность взглянуть на хоккей со стороны игрока, тренера, менеджера и комментатора.
«Перед вами одна из самых диких автобиографий, написанная одним из величайших спортсменов мира. Она искренняя и смешная. Пусть даже порой она и грубовата, но дочитав её до конца, вы проникнитесь особым уважением к Филу Эспозито за то, что он не нанял какого-нибудь пресс-атташе или какого-то иного советника, который присел бы вам на уши о том, что у Фила нет ни одного изъяна.
Он вполне мог бы это сделать. Равно как он вполне мог бы посвятить половину этой книги рассказам о своих многочисленных достижениях на льду. И никто ему слова не сказал бы. Эспозито был величайшим центральным нападающим в истории НХЛ. Обладая огромной фактурой, он намертво вставал на пятаке, ждал броска или передачи, после чего разбрасывал мускулами защитников по сторонам и с кистей посылал шайбу в ворота. Образ окопавшегося на пятаке Эспозито стал таким же каноническим, как образ Бобби Орра, несущегося в атаку, или образ Уэйна Грецки, обыгрывающего защитника. Фил стал тем стандартом, с которым теперь сопоставляют всех центральных нападающих.
За свою карьеру, по окончании которой он был включен в Зал хоккейной славы, Эспо забросил 717 шайб. На момент окончания карьеры после сезона 1981/82 он был вторым лучшим снайпером в истории Национальной хоккейной лиги, уступая лишь другой легенде – Горди Хоу. С 873 результативными передачами он занимал третье место в истории на тот момент.
Пик карьеры Эспозито, который стал первым игроком, набравшим более 100 очков за регулярный чемпионат (126 в сезоне 1968/69), пришелся на сезон 1970/71, где он установил рекорд НХЛ по заброшенным шайбам. Предыдущий рекорд был установлен Бобби Халлом, забившим 58 голов. Эспозито потряс хоккейный мир, забросив в том сезоне 76 шайб, и добавил к ним ещё 76 результативных передач, набрав в общей сложности 152 очка.
Именно тогда в Бостоне и на севере Новой Англии получили популярность наклейки «Иисус спасает, но Эспозито добивает шайбу в сетку».
Это фантастическое достижение вовсе не было какой-то случайностью. В следующих четырех сезонах Эспозито забросил 66, 65, 68 и 61 шайбу. Если взять один отрезок его карьеры за десять лет, то он забивал в среднем по 54 гола за сезон. Он выступал на Матче всех звёзд НХЛ на протяжении восьми лет подряд.
В 1972 году Эспозито увековечивал своё имя, сыграв за сборную Канады в Суперсерии против сборной Советского Союза. Именно Эспозито вдохновил своих партнёров по команде отстоять честь Канады, когда сборная СССР повела в серии.
После оглушительного обмена в «Нью-Йорк Рейнджерс» в 1975-м году он довёл свою новую команду до финала Кубка Стэнли в 1979-м. Он завершил карьеру, проведя в НХЛ 18 сезонов и сыграв 1282 матча за «Чикаго», «Бостон» и «Рейнджерс». Весной 2002-го года Почта Канады выпустила специальную марку в честь Фила Эспозито.
Однако готовясь к этой книге, если не считать нескольких его памятных голов, Фил больше хотел рассказать не о своих хоккейных достижениях, а о том, с каким удовольствием он надевал форму и наслаждался самой игрой. Быть игроком значило для него быть частью команды, тусоваться с партнёрами, бегать за девушками и гулять в барах. Фил обожает рассказывать о своих партнёрах. В его книге вы увидите игроков «Чикаго», «Бостона» и «Рейнджерс» такими, какими вы их никогда ещё не видели. Фил Эспозито жил на полную катушку, и этим он гордится прежде всего – что больше всего и приковывает интерес к нему.
Завершив карьеру игрока, он работал комментатором, генеральным менеджером двух команд НХЛ, а также был владельцем одной из них, пока его оттуда не выжили толстосумы. Фил с удовольствием рассказывает о всех радостях и невзгодах, с которыми он столкнулся будучи генеральным менеджером в НХЛ.
После того, как его уволили с поста генерального менеджера «Рейнджерс» в 1989-м году, он вопреки всему сумел основать хоккейный клуб «Тампа Бэй Лайтнинг». По сей день он считает это своим главным достижением в хоккее.
Эта книга есть ничто иное, как попытка Фила отблагодарить хоккейных болельщиков.
«Я собираюсь рассказать всё», – сказал он мне при нашей первой встрече.
Фил – прирождённый рассказчик. Запретных тем для него практически не существует, а если какая история и выставит его в дурном свете, то он первый над этим посмеётся.
Поклонники будут ошеломлены его рассказами о партнёрах по команде, соперниках, агентах, командном духе и НХЛ в целом.
«Возможно, после этого меня вообще выпрут из хоккея, – говорит Эспозито. – Но мне плевать».
Тем не менее, хоккей – хочет он того или нет – непредставим без Эспозито. В этом виде спорта, где менеджеры и владельцы клубов практически невидимы, Эспо являет собой цвет, Sturm und Drang (нем. Бурю и Натиск – прим. пер.).
«Хоккей должен быть захватывающим», – говорит он.
Никто в мире не любит хоккей так, как он. Страсть к игре никогда не утихает в Эспо. Как это ни прискорбно, он больше не занимает руководящий пост в «Тампа Бэй» – его главном детище. Однако он по-прежнему болеет за эту команду. Он постоянно думает о том, как бы помочь ей. «Лайтнинг» всегда будет командой Фила. Как родители гордятся своими детьми, так и Фил гордится «Молнией». Новые хозяева клуба наняли Фила на позицию ТВ-эксперта на матчах «Лайтнинг». Однако он будто Наполеон на Эльбе – генерал в ссылке.
Я работал с Филом над написанием этой книги год, и это был один из лучших моментов в моей карьере. Он оказался настолько же скромным и порядочным человеком, насколько он был великим игроком. Это огромная честь для меня – знать его лично.
Я бы хотел поблагодарить Майка Риза, моего старого друга и партнёра по команде в детском хоккее, за то, что он познакомил меня с Филом. Поскольку Фил живёт в Тампе, а я живу в Санкт-Петербурге (города в штате Флорида примерно в 40км друг от друга – прим. пер.), Майк решил, что мы подходим друг другу географически. Кроме того, Майк посчитал, что из нас получится отличная команда. Я бы также хотел поблагодарить Хенри Пола за его дружбу и участие, равно как и Пэгги Силлс и Эллен Брюэр за безукоризненную расшифровку записей.
Само собой, я выражаю огромную благодарность редакторам Джонатану Уэббу и Митчу Рогацу за их поддержку во время написания этой книги, а также корректору Питеру Баку за его внимание к деталям.
И, наконец, я хочу поблагодарить свою жену Ронду и своего сына Чарли за то, что они наполняют мою жизнь радостью. Как говорит Фил: «Если ты получаешь удовольствие от жизни, то что тебе ещё нужно?».
Питер Голэнбок
www.sports.ru
В 1972 году Фил Эспозито сразил советских болельщиков своим темпераментным хоккеем и невиданным хамством на ледовой площадке. Герой эпопеи 1972 года стал кумиром наших мальчишек и вызвал бессмертную реплику комментатора: «Такой хоккей нам не нужен».
- Теперь все позади, - со вздохом говорит мне Фил. - Даже телефон почти перестал звонить.
- Но вы ведь все-таки не порвали с хоккеем совсем...
- Ну да, какое-то время комментировал игры «Нью-Йорк Рейнджерс», потом был их генеральным менеджером, основал клуб «Тампа Бэй», сейчас вот написал книжку о хоккее.
- Фил, - сказал я ему. - Мы вовсе не идеализируем систему, в которой жили, что-то в ваших писаниях - безусловная правда. Но и вы - продукт антикоммунистической пропаганды. Вы - жертва пещерного антисоветизма. Поверьте мне, русские не ели ворон. И не сажали цветы по свистку солдат!
- Да? - смущенно улыбнулся Эспозито. - Ну, может быть. Я, конечно, больше разбирался в хоккее...
Вот некоторые выдержки из книги.
Девушка за шоколадку
Русские всегда пытались вывести нас из себя. В аэропорту они задержали сумки с нашим инвентарем. И заставили нас ждать четыре часа, пока они там все проверяли. Чего они там искали? Мы привезли с собой 350 ящиков пива, столько же молока, колы, коробки со стейками и прочей снедью. По прибытии в отель у нас осталась половина, хотя часть, как рассказывали, досталась канадскому посольству. Но я в это не верю, я думаю, что их украли русские.
В отель нас везли два автобуса. Россия из окон казалась мрачной. Комнаты гостиницы были ветхими, а нашим женам было нечего делать, потому что покупать им было нечего. Ни у кого не было еды. Люди часами стояли в длинных очередях к продуктовым магазинам. Когда продукты кончались, они попросту закрывали двери, оставляя людей ни с чем. Снять девушку можно было за плитку шоколада.
Жаркое из вороны
Достопримечательности были, но ресторанов не было. Мы ели в отеле и никогда не знали, чем они нас накормят. Однажды они приготовили нам ворон. «Черные птицы» - так они их называли. Моя худая жена не могла не есть, но ей стоило трудов проглотить это. В другой раз нам подали стейки из медвежатины. Они оказались жестковатыми. Потом еще кормили кониной.
Один раз мы устроили набег. Я подкупил администратора, и она дала мне ключ от номера Алана Иглссона. Он занимал небольшие апартаменты, и мы решили проверить его холодильник. Я открыл его и обнаружил прямо перед собой индейку, у нее была съедена лишь одна нога. Я схватил ее, вернулся в комнату и позвонил ребятам.
Паранойя ценою в люстру
В России нас охватила паранойя. Ты мог закрыть свой номер изнутри, но должен был оставить ключ, когда ты покидаешь отель, они входили и смотрели. Мы боялись говорить в комнатах, поскольку они прослушивались. Когда кончалось пиво, мы пили водку. И однажды после чрезмерной дозы водки решили начать поиск подслушивающих устройств. При этом громко повторяли что-то вроде: «Ах вы гребанные коммунистические ублюдки!» Проверили кресла, заглянули под ковры. И ничего не нашли.
В одной из комнат парни нашли нишу под ковром. Под ней оказалась пластинка с четырьмя шурупами. «Есть!» - решили ребята и отвернули шурупы. Под ними оказалась другая пластинка, поменьше, но тоже с шурупами. Они выкрутили и их, а затем услышали грохот внизу. Когда они посмотрели в образовавшуюся дырку, они увидели пол зала отеля, на котором лежала разбившаяся на миллион кусков люстра. Они открутили ее от потолка! За люстру пришлось заплатить 3850 долларов. Слава Богу, она никого не убила. В этом зале обычно все обедали.
Русские старались выбить нас из колеи всеми способами. Среди ночи вдруг звонил телефон. Я поднимал трубку - ответа не было. Они не давали нам спать. То же самое происходило и с другими парнями. Однажды я схватил шнур и вырвал его из стены. Через несколько минут они постучали в дверь и попросили подсоединить телефон обратно.
Коммунистическая система была мне ненавистна. Я не чувствовал вражды к русским игрокам, только к их обществу, их жизни. По Красной площади можно было гулять только с одной стороны, с другой отгоняли солдаты. Нам не разрешали выезжать за пределы Москвы без сопровождения. Нам сказали, что там повсюду ядерные установки и ракеты, они не хотели, чтобы мы их видели.
Садоводство по свистку
Этим обществом командовали солдаты. Однажды, когда я гулял в большом парке, раздался свисток. Мужчины в костюмах и женщины в юбках вдруг остановились, взяли лопаты у солдат, стали копать землю, сажать цветы и деревья. Через пятнадцать минут раздался другой свисток. Они положили лопаты, подхватили свои портфели, сумки и пошли дальше.
В другой раз мальчик лет одиннадцати подошел ко мне и попросил: «Дай жвачку!» У меня была упаковка «Даблминта». Когда я передавал ее мальчишке, одна из пластинок упала на землю. Он нагнулся, но в это время откуда не возьмись появился солдат с автоматом и наступил мальчику на руку. «Ты что делаешь?» - закричал я. «Не вмешивайся», - попросил наш переводчик Гэри Смит. Мальчишка зло посмотрел на солдата и взял резинку. Но тот схватил его за шею и отвел в стоявший неподалеку автофургон.
Я не мог успокоиться, пока не узнал, что случилось с ребенком. Гэри сказал, что он провел восемь часов в тюрьме за приставания к иностранцам. Я подписал шайбу, хоккейную клюшку и попросил Гэри передать это мальчику.
Меняю клюшку на пистолет
В автобусе по дороге на тренировки или игры нас всегда сопровождали двое русских «переводчиков». Мы были уверены, что это шпионы КГБ. В одну из поездок Питер Маховлич попытался выбросить их из автобуса, дело дошло почти до кулачного боя. Я иногда думал, способен ли убить кого-нибудь, взять пистолет и застрелить. Мне пришлось участвовать в хоккейных драках, но забить кого-нибудь до смерти все-таки не хотелось. Но я так ненавидел коммунистов с их подслушиванием, шпионами, секретностью, длинными очередями, что я, наверное, убил бы этих сукиных сынов в автобусе. И если бы понадобилось убить их игроков, чтобы выйти победителем, я бы сделал это тоже. Настолько мы хотели выиграть.
www.kp.ru
В 1972 году Фил Эспозито сразил советских болельщиков своим темпераментным хоккеем и невиданным хамством на ледовой площадке. Герой эпопеи 1972 года стал кумиром наших мальчишек и вызвал бессмертную реплику комментатора: «Такой хоккей нам не нужен».- Теперь все позади, - со вздохом говорит мне Фил. - Даже телефон почти перестал звонить. - Но вы ведь все-таки не порвали с хоккеем совсем...- Ну да, какое-то время комментировал игры «Нью-Йорк Рейнджерс», потом был их генеральным менеджером, основал клуб «Тампа Бэй», сейчас вот написал книжку о хоккее.- Фил, - сказал я ему. - Мы вовсе не идеализируем систему, в которой жили, что-то в ваших писаниях - безусловная правда. Но и вы - продукт антикоммунистической пропаганды. Вы - жертва пещерного антисоветизма. Поверьте мне, русские не ели ворон. И не сажали цветы по свистку солдат!- Да? - смущенно улыбнулся Эспозито. - Ну, может быть. Я, конечно, больше разбирался в хоккее...Вот некоторые выдержки из книги.Девушка за шоколадкуРусские всегда пытались вывести нас из себя. В аэропорту они задержали сумки с нашим инвентарем. И заставили нас ждать четыре часа, пока они там все проверяли. Чего они там искали? Мы привезли с собой 350 ящиков пива, столько же молока, колы, коробки со стейками и прочей снедью. По прибытии в отель у нас осталась половина, хотя часть, как рассказывали, досталась канадскому посольству. Но я в это не верю, я думаю, что их украли русские.В отель нас везли два автобуса.Россия из окон казалась мрачной. Комнаты гостиницы были ветхими, а нашим женам было нечего делать, потому что покупать им было нечего. Ни у кого не было еды. Люди часами стояли в длинных очередях к продуктовым магазинам. Когда продукты кончались, они попросту закрывали двери, оставляя людей ни с чем. Снять девушку можно было за плитку шоколада.Жаркое из вороныДостопримечательности были, но ресторанов не было. Мы ели в отеле и никогда не знали, чем они нас накормят. Однажды они приготовили нам ворон. «Черные птицы» - так они их называли. Моя худая жена не могла не есть, но ей стоило трудов проглотить это. В другой раз нам подали стейки из медвежатины. Они оказались жестковатыми. Потом еще кормили кониной. Один раз мы устроили набег. Я подкупил администратора, и она дала мне ключ от номера Алана Иглссона. Он занимал небольшие апартаменты, и мы решили проверить его холодильник. Я открыл его и обнаружил прямо перед собой индейку, у нее была съедена лишь одна нога. Я схватил ее, вернулся в комнату и позвонил ребятам.Паранойя ценою в люструВ России нас охватила паранойя. Ты мог закрыть свой номер изнутри, но должен был оставить ключ, когда ты покидаешь отель, они входили и смотрели. Мы боялись говорить в комнатах, поскольку они прослушивались. Когда кончалось пиво, мы пили водку. И однажды после чрезмерной дозы водки решили начать поиск подслушивающих устройств. При этом громко повторяли что-то вроде: «Ах вы гребанные коммунистические ублюдки!» Проверили кресла, заглянули под ковры. И ничего не нашли.В одной из комнат парни нашли нишу под ковром. Под ней оказалась пластинка с четырьмя шурупами. «Есть!» - решили ребята и отвернули шурупы. Под ними оказалась другая пластинка, поменьше, но тоже с шурупами. Они выкрутили и их, а затем услышали грохот внизу. Когда они посмотрели в образовавшуюся дырку, они увидели пол зала отеля, на котором лежала разбившаяся на миллион кусков люстра. Они открутили ее от потолка! За люстру пришлось заплатить 3850 долларов. Слава Богу, она никого не убила. В этом зале обычно все обедали.
Фил Эспозито о легендарной серии матчей 1972-года игра, канада, ссср, хоккей
Фил Эспозито и Александр Рагулин
Фил Эспозито. 1972 год
источник
www.sports.ru
Сломанное запястье, контракт с «Чикаго» и опасная работа на заводе.
Сезон 1961/62 «Сент-Кэтринс» завершали полуфинальной серией против «Хэмилтон Ред Уингс». За «Хэмилтон» тогда играли Пол Хендерсон и Ронни Хэррис. И вот во время очередного матча я собрался перепрыгнуть через бортик. А борта там были очень высокие – я таких высоких ни до, ни после нигде не видел. В общем, я зацепился за него коньком – и полетел вниз головой. Падая, я выставил руки перед собой, и сломал левое запястье.
Последние пять матчей серии я играл со сломанным запястьем, что было невероятно глупым поступком с моей стороны. Я поставил под угрозу свою дальнейшую карьеру, но я был совсем еще пацан, и сидеть на лавке мне не хотелось.
После того, как мы проиграли «Хэмилтону», меня пригласили доиграть сезон в «Су-Сент-Мари Сандербердс» – профессиональном клубе, выступавшем в Восточной хоккейной лиге (Eastern Hockey League). Оттуда можно было попасть напрямую в НХЛ.
По-хорошему, конечно, мне не стоило соглашаться. Лучше бы кисть залечил. Однако такой шанс выпадает раз в жизни, поэтому вместо отдыха я поехал домой, и играл на глазах у своего отца и всего города.
Приехав в Су-Сент-Мари, я никому ни слова не сказал про перелом запястья. Я считал, что если кто-нибудь об этом узнает, то играть мне не дадут. В «Сандербердс» был тогда парень, Джимми Фаррелли – здоровый такой сукин сын, которому я почему-то понравился.
Я рассказал Джимми про свою травму, и он показал, как приспустить гипс таким образом, чтоб в него запросто помещалась клюшка. Бросать так получалось не особо хорошо, но финтить и делать передачи было можно. Джимми играл на краю, но выходил вместо меня на вбрасывания.
Как-то раз против нас играл здоровый рыжий парень по имени Джек Баунесс, и он попытался мне навалять. Но только он начал меня лупить, как на выручку приехал Фаррелли. И у них с Баунессом состоялся один из лучших хоккейных боев, которые мне доводилось видеть. Мы вернулись на скамейку, и я его поблагодарил. «Какие вопросы, малой. Быть может, когда-нибудь я сам влипну так, что тебе придется меня выручать», – ответил Джимми.
Потом мы встречались с «Китченер Рейнджерс», у которых был играющий тренер Ред Салливан – центральный нападающий. Ред раньше играл за «Нью-Йорк Рейнджерс», но в описываемое время его карьера уже подходила к концу. Я выиграл у него вбрасывание, и тут он как треснет мне клюшкой по ногам! «В чем дело, пацан? Больно?» – крикнул он. Фаррелли подъехал к Салливану, и сказал: «Ред, еще раз так сделаешь, и будешь иметь дело лично со мной». После этого Ред меня больше не трогал.
За «Су-Сент-Мари» я сыграл шесть матчей. Голов не забил, но хоть отдал три передачи. Здорово было поиграть в профессиональной команде на глазах у своей семьи и близких, да еще и в родном городе.
Перед началом сезона 1962/63 я подписал свой первый контракт с «Чикаго». Генеральный менеджер «Блэкхокс» Томми Айвэн разместился в своем гостиничном номере в Сент-Кэтринс, а мы (нас было человек десять) сидели на полу в коридоре и ждали, когда нас пригласят. И вот сидим мы на полу, и Джонни Бреннемэн – мой партнер по команде – говорит:
– Фил, кажется у меня проблемы.– Что случилось, Джонни?– Я поцеловал девушку взасос, и теперь она, кажется, беременна.– Ты шутишь что ли?– Нет.
Джонни был очень наивным парнем. Ему было всего семнадцать – моложе нас всех. Я рассказал всем о том, что случилось с Джонни. Мы ему потом дня два проходу не давали: «Ну ты, конечно, попал, братан». Все показывали Джонни язык и издевались как могли.
Когда наступила моя очередь зайти к Томми Айвэну, он сидел со сдвинутыми на кончик носа очками, и что-то читал.
– Ну что же, сынок, – начал он. – Хочешь стать профессионалом?
Я отыграл шесть матчей за «Су-Сент-Мари» в гипсе.
– Было бы неплохо, – ответил я. – Мне бы хотелось играть в хоккей профессионально.– Мы можем предложить тебе 3 800, и еще тысячу сверху подписным бонусом.– Отлично, – ответил я, не задавая лишних вопросов.
Затем я позвонил отцу и рассказал ему об этом.
– Поздравляю, – ответил он.– Слушай, я не знаю точно, когда мне выдадут эту тысячу, но как только я ее получу – она твоя. Купи себе лодку или еще там что-нибудь.
Отец обожал рыбачить. Частенько, приходя с работы, он брал нас с Тони, и мы ехали на залив Эко, брали там на пару часов лодку за два доллара, и удили всякую мелкую рыбёшку. Приезжали домой вечером с двумя десятками ершей или еще чем, мама их чистила, готовила, и мы все это ели. Тони любил рыбачить больше меня. Мне все время не сиделось на месте, а Тони был попроще в этом плане.
В 1962 году я очень надеялся, что весь сезон проведу в «Сандербердс». Потому что я тогда был помолвлен со своей школьной любовью Линдой, и было бы здорово играть дома. Линда училась в одном классе с Тони, и была лучшей подругой Мэрилин, на которой Тони потом женился. Я, кстати, Мэрилин как-то в кино водил. А вот как я познакомился с Линдой, совсем не помню. Мы с ней просто знали друг о друге с самого начала.
Наша семья переехала на улицу Шэннон, а Линда переехала на улицу МакНэбб, располагавшуюся на горе (расстояние между улицами менее трех километров – прим. пер.). Я пригласил ее на свидание, мы пару раз сходили на танцы, и потом все как-то закрутилось. Она была совсем небольшого роста, очень красивой и милой девушкой, и всегда могла меня рассмешить. Да она и сейчас меня поражает – каждый раз, когда мы с ней видимся.
И вот перед началом сезона 1962/63 было объявлено, что «Сандербердс» переезжают из Су-Сент-Мари в Сиракьюз. Это означало, что нам с Линдой снова придется жить раздельно. А потом еще выяснилось, что в Сиракьюз на нас даже мухи не слетались.
Мы должны были играть с «Оттавой», за которую тогда выступали Жак Лапьерр, Чезаре Маньяго и другие отличные игроки. А перед этим проводился детский матч: там играли дети, а также их друзья и родители.
Во время этого матча я выбежал из раздевалки в одних трусах и заорал толпе: «Не расходитесь! Мы следующие играем, пожалуйста, оставайтесь!». Наш тренер Гас Кайл крикнул мне: «Эспозито! А ну-ка немедленно назад в раздевалку!». Я ответил: «Я просто хотел уговорить их остаться». И около 450 человек действительно остались. Это был наш рекорд посещаемости в том сезоне.
Одним из моих партнеров в «Сиракьюз» был Мерв Кьюрилак – как и большинство парней в команде, старше меня. Еще там был Донни Гроссо – как и я, родом из Су-Сент-Мари. Мы звали его «Граф Дракула» или «Граф Чокула» (персонаж одноименной компании, производящей хлопья со вкусом шоколада – прим. пер.). Мы с ним постоянно зависали вместе. Мы втроем были заядлыми картежниками. Ник Полано, в свое время работавший в «Калгари», и Милан Марчетта тоже играли с нами в карты. Гас Кайл называл нас «китайскими картежниками».
Мы могли рубиться в карты ночи напролет. Кайл нам постоянно говорил: «Черт, пацаны, вы задрали. Весь день спите, чтобы ночью встать и играть в свои карты». Мы играли в «Велосипед раз, два, три» и еще в одну игру, которая называлась «Выше-ниже». Там младшей картой была шестерка, и от нее отсчёт мог пойти в обе стороны. Я проиграл в карты кучу денег. Мы были пацанами. Мне было всего двадцать лет.
–-
В Сиракьюз мы жили вместе с Донни Гроссо в маленькой квартире. И была там одна девушка, которая, можно сказать, лагерь разбила прямо под нашей дверью. Она от меня просто не отлипала. Она даже по барам со мной ходила. Но она была совсем молодой. Она сказала, что ей восемнадцать, но я подозревал, что она была моложе. В те годы еще была такая популярная песня Стива Лоуренса «Уходи, маленькая девочка». Я понимал, что пора было с ней завязывать, потому что у меня в голове уже стали появляться яркие фантазии на тему того, что хочу с ней сделать – и я понимал, что это неправильно. Вот только не знал, как ей сказать, что нам надо расстаться.
Донни говорил: «Фил, ей совсем мало лет», а я отвечал: «Да, но такая красивая». И тельце у нее было что надо.
Как-то вечером мы пошли в бар, и я сказал ей:
– Слушай, давай я тебе одну песню поставлю.
Я взял монетку, бросил ее в автомат и поставил ту самую песню. Она посмотрела на меня и зарыдала.
– Почему ты так со мной поступаешь? – спросила она.– Потому что тебе слишком мало лет. Я даже не знаю сколько.– Мне восемнадцать.– Нет, не восемнадцать. И ты это не хуже меня знаешь.– Ну, почти восемнадцать.– Тебе слишком мало лет. Так что просто уходи. Оставь меня в покое, мне сейчас все это ни к чему.
И тогда она стала названивать нам круглые сутки. Она просто сводила меня с ума. Но потом где-то в середине сезона нам сказали, что в связи с низкой посещаемостью команда переезжает в Сент-Луис. Мне стало полегче: уж теперь она оставит меня в покое.
Мы отправились в Сент-Луис, где команду переименовали в «Сент-Луис Брэйвс». Я выехал из Сиракьюз тайком, под покровом ночи, в компании одного из своих партнеров по команде – то ли с Ричардом Лаховичем, то ли с Джимми Санко. Мы были проездом в Су-Сент-Мари, и остановились там на недельку после Рождества. Тогда мы с Линдой и объявили о помолвке. Я подарил ей кольцо на Новый год. А после этого мы отправились на машине на наш первый матч, который был назначен на 3 января. Линда в Сент-Луис со мной не поехала.
В Сент-Луисе мы выступали на арене, где с потолка падала сажа. Кашлянешь в полотенце – и оно черное. Но мне нравилась та арена. У нас была прекрасная раздевалка. Я вообще провел отличный сезон в Сент-Луисе. Забросил 36 шайб и отдал 54 передачи, набрав в сумме 90 очков.
Помню, играли мы как-то против «Омахи» – это был фарм «Монреаля», переехавший из Оттавы. В воротах у них играл Чезаре Маньяго, а главными звездами команды были Боб Плэйджер, Баркли Плэйджер и Жак Лапьерр.
Мы играли в меньшинстве втроем против пятерых, я подобрал шайбу в своей зоне и понесся с ней через всю площадку. Обыграл одного защитника, потом другого, посмотрел вокруг – и надо уже было заново обыгрывать сначала первого, а за ним и ещё раз второго. Я снова их обыграл, и забросил шайбу в ворота Маньяго. Когда я приехал на скамейку, Гас Кайл сказал: «Это был один из самых красивых голов, которые я когда-либо видел. Ты одних и тех же парней дважды обыграл!». Мне тут же вспомнилось, как в детстве про меня говорили, что «главная проблема Фила заключается в том, что ему приходится обыгрывать всех по два раза». Я подумал: «Похоже, ничего с тех пор не изменилось».
Я играл в центре тройки, где одним из моих крайних нападающих был Ален «Бумер» Карон. Мы здорово смотрелись вместе. В том сезоне он стал лучшим снайпером лиги, забросив 61 шайбу, к которым добавил 36 передач и набрал 97 очков.
Я играл за «Сент-Луис» по минимальному контракту в 2 500 долларов за сезон, и полторы тысячи из них я проиграл в покер. В конце сезона, вернувшись в Су-Сент-Мари, я задолжал Донни Гроссо еще полторы тысячи, потому пришлось занимать деньги у отца и дяди Дэнни – младшего брата Ника, владельца сталелитейного завода и «Контракторс». Дядя Дэнни и тетя Джойс были лучшими друзьями моих родителей. Они постоянно ходили вместе на танцы, выпивали и весело проводили время.
Свадьба с Линдой была назначена на июнь, но из-за того, что я проиграл все деньги в карты, нам пришлось ее отложить. Правду я Линде говорить не стал. Просто сказал, что нам придется подождать со свадьбой до августа, потому что летом мне надо подзаработать денег.
Я жил дома и работал на заводе. Я управлял такой штукой, которая называется «траковатор» – это что-то вроде бульдозера. Я подъезжал на нем к открытой печи, а человек в защитном костюме брал большое ведро и загружал траковатор излишками горячей лавы. Еще я водил «Евклиды» – это такие гигантские грузовики. У них одни только покрышки с тебя ростом. Приходилось прямо-таки карабкаться по этому грузовику, предназначенному для работы с большими объемами раскаленного металла. Опасная была работенка.
Я видел, как один мужик, Энос Финос – здоровый был черт – попал под колеса такого грузовика. Его раздавило, как виноградинку. Смотреть было страшно. Он хотел убрать кусок металла с дороги, чтобы тот не проткнул колеса, но когда этим грузовиком сдаешь назад, там ничего не видно, потому что с правой стороны нет зеркала. Назад тогда сдавал мой двоюродный брат Джо ДиПьетро. Грузовик шумит так, что он даже не услышал ничего, наехав на Эноса.
Еще один рабочий на конвейере потерял равновесие и упал на ленту, по которой остатки металла отправлялись в специальный отсек. Его утащило прямо туда, и он задохнулся насмерть.
Там вообще все было опасно. Однажды кусок расплавленного железа вылился из ведра и приземлился прямо между задними колесами моего грузовика и баком с горючим. Я дал газу, а потом сдал назад – и так несколько раз – в надежде вытолкнтуь этот кусок оттуда. Но он там застрял. Я посмотрел вниз и увидел, что резина на шинах уже загорелась, а бак с горючим покраснел. Я выпрыгнул из грузовика и побежал. Мой отец, который был главным прорабом, крикнул: «Ты куда понесся?». «Сейчас рванет! – орал я в ответ. – Сейчас рванет!». И двадцати секунд не прошло как – БАБАХ!
Отец тогда сказал мне: «Эта техника была на твоей ответственности. Ты должен был придумать, как убрать оттуда грузовик. Ты хоть представляешь, сколько стоит этот грузовик? 250 тысяч!». И он тут же меня уволил. Вечером он пришел домой и сказал: «Сынок, этот грузовик был на твоей ответственности, но я рад, что ты выбрался оттуда». В итоге мне всего лишь дали четыре неоплачиваемых выходных, чему я был только рад. Все это время я играл в софтбол.
«А где же работал твой брат, когда он приехал домой из колледжа на лето?» – спросите вы. Пока я копошился в дерьме, он работал в офисе. Тони получил стипендию в Техническом колледже штата Мичиган. Поэтому студент у нас работал под кондиционером. Мой первая дочь – Лори – появилась на свет 14 августа 1965 года. Но меня не было в госпитале с Линдой. Я в это время впахивал на сталелитейном заводе. Мы тогда жили с моими родителями. И на этом сталелитейном заводе я работал до тридцати лет.
Фото: commons.wikimedia.org/Boston Bruins; Gettyimages.ru/Boston Globe
www.sports.ru
Времени для общения с легендой канадского и мирового хоккея Филом Эспозито было мало. На звезду масштаба в целую эпоху сбежались сразу три телеканала, что и неудивительно: Эспозито боготворил и ненавидел весь Советский Союз и примыкавший к нему соцлагерь. Эспозито был одним из самых больших оппонентов советского коммунизма во всем западном мире. Свою ярость он излил в легендарной Суперсерии 1972 года, а затем и в своей книге Гром и молния, которая вышла в 2003 году.
В те 1970-е впервые в истории хоккея в серии из восьми матчей сошлись две сильнейшие сборные планеты, два непримиримых мира, две враждебные идеологии - канадские профессионалы и так называемые советские любители. Ледовые площадки планеты еще никогда не видели таких скоростей, стычек и драк.
Я человек независимый, и я никогда не потерплю, в том числе и от правительства, чтобы мне расписывали, что мне делать, как мне делать и когда мне что-то делать. И с этим я не смирюсь никогда. Человек - это независимое существо. Так вот, во время коммунизма ни у кого не было никакой частной жизниВ глазах советских болельщиков канадские профессионалы - дикие варвары, которые играют без шлемов и жуют жвачку. Их капитан Эспозито после очередного удаления изображает на лице первобытную ярость, приставляет руку к горлу, угрожая при встрече задушить своего обидчика. Вот одно из поздних высказываний Эспозито: "Я долго играл в эту игру [хоккей] и никогда не стремился никого травмировать, кроме русских в 1972-м".
Когда в последнем поединке в Москве ледовое побоище между канадцами и сборной СССР достигло своего наивысшего накала, комментатор Николай Озеров прокричал в микрофон фразу, тут же улетевшую в народ: "Нет, такой хоккей нам не нужен". В итоге с небольшим перевесом: четыре победы, три поражения и одна ничья, верх взял капитализм.
Я долго играл в эту игру [хоккей] и никогда не стремился никого травмировать, кроме русских в 1972-м"С тех пор минуло ровно 40 лет. Мир изменился до неузнаваемости. Эспозито тоже. Его мировоззрение сделало неожиданный поворот, после того как одна из дочерей вышла замуж за российского хоккеиста Александра Селиванова. "У меня много внуков, - говорит с улыбкой 70-летний герой вчерашних дней. - Но раньше я никогда не мог бы подумать, что кто-то из них будет носить русскую фамилию. Я думал, что я последний человек в мире, у кого появится такой вариант".
С Эспозито Корреспондент встретился в фойе гостиницы Донбасс-Палац. В Донецк канадец прилетел на открытие хоккейного турнира Кубок Донбасса по приглашению вице-премьер-министра и президента хоккейного клуба Донбасс Бориса Колесникова.
- Решающий гол в последнем, восьмом поединке суперсерии 1972 года [матч закончился со счетом 6:5 в пользу канадцев] канадцы включили в пятерку самых важных событий для страны в ХХ веке, опередив по своей значимости даже победу во Второй мировой войне. Почему?
- Я думаю, что неправильно сравнивать эти события. Война - там гибнут люди, а хоккей - это спорт. Но та последняя игра действительно вызвала небывалый ажиотаж в стране. Я только после игры узнал, что в тот день все школы были закрыты, люди не вышли на работу, компании отпустили всех своих сотрудников к телевизору, и гол Пола Хендерсона действительно теперь считается золотым. В том числе и Хендерсон признает, что это одна из лучших заброшенных им шайб. Мы на тот момент не знали, настолько все было важно.
- Может, это было так важно, потому что та серия воспринималась как часть холодной войны?
- Так и было.
- За что вы тогда и, наверное сейчас, так не любили коммунистов?
- Основные моменты, почему я не любил коммунистов тогда и не полюблю их никогда, это несвобода, которую несла та система. Например, если человек достаточно умен и у него есть способности зарабатывать деньги, почему он потом должен был дарить их государству? Я ценю частную жизнь. У меня есть компьютер, и вот однажды мне присылают электронное письмо. Я открываю и читаю: "Я только что видел, как ты на своем заднем дворе курил сигару". Тому, кто написал мне это письмо, у меня было желание выйти голым и показать задницу. Я человек независимый, и я никогда не потерплю, в том числе и от правительства, чтобы мне расписывали, что мне делать, как мне делать и когда мне что-то делать. И с этим я не смирюсь никогда. Человек - это независимое существо. Так вот, во время коммунизма ни у кого не было никакой частной жизни.
- В книге Гром и молния вы пишете о своих впечатлениях от увиденного в Москве 1972 года. Уровень бедности вы описываете с помощью таких примеров: девушку здесь можно было снять за плитку шоколадки, на обед спортсменам готовят ворон и т. д.
- О! Спасибо за этот вопрос. Многие меня спрашивают, какие отличия между тем, что происходит сейчас, и тем, что я увидел в 1972 году. Многие изменились, но что точно не поменялось, - девушки которые живут в Украине и России, самые красивые в мире из всех, что я когда-либо видел. Проблема только в том, что в 1972-м нам их не показывали.
- Прекрасно. Но такие комплименты нашим девушкам отвешивают все наши гости. А вот про "девушек за шоколадку", то, о чем вы написали в своей книге…
- Да, действительно мы брали с собой определенные запасы и в том числе и шоколад. Я помню наш шоколад, и наши джинсы на тот момент вызывали фурор. Но когда мы были в Москве, мы были только в отеле и, соответственно, во дворце спорта. Нас окружали лишь несколько женщин, у них были волосатые руки, волосатые ноги, так что меня это не прельщало. Но могу сказать, что некоторые ребята из команды все-таки воспользовались такой возможностью [задешево купить внимание советских красавиц легкого поведения].
- Разместившись в советской гостинице, вы испытывали страх перед прослушками КГБ. Я читал, что ваши опасения оправдались. Вы нашли в полу шурупы и, подозревая, что они удерживают прослушивающую аппаратуру, глухой ночью выкрутили их. В результате на нижнем этаже в конференц-зале рухнула огромная люстра.
- Молва пошла, что это сделал я, но на самом деле это не я. Да, я нашел у себя в комнате два жучка, два микрофона. Один под кроватью, один в ванной. Но я не принимал участие в самом процессе откручивании лампы. Но какая уже была разница, никто не хотел признаваться, решили, что это сделал я.
- Вы оплатили тогда гостинице нанесенный ущерб?
- О да, я заплатил $ 3,8 тыс., но собирали со всей команды. Я был капитаном, что делать, уже натворили вот такое, пришлось разбираться.
- Это не последнее ваше приключение в Москве. В последней игре Ален Иглссон [менеджер сборной Канады, соорганизатор легендарной суперсерии] пошел к судьям разбираться, почему те не зажгли красную лампочку, когда ваша команда забила гол. Но он не успел дойти до цели, его схватила милиция. Игроки бросились за борт отбивать своего менеджера у советской милиции. Вы участвовали в этом сражении?
- Я был на площадке, мы не понимали, что случилось. Мы увидели, что Иглссона схватили. В моей памяти мы все были вместе. Естественно мы бросились его защищать. Питер Маховлич перелетел через борт и отбил его у милиции.
- Теперь давайте поговорим о современности. В Украине мультимиллионеры вкладывают в хоккей немалые средства. Вы - основатель и менеджер Тампа Бэй Лайтнинг, обладатель престижного кубка Стэнли 2004 года, у вас колоссальный опыт. Что можете посоветовать им, каких ошибок следует избегать?
- Из того, что я уже видел, могу сказать, что со своими целями и задачами они справились очень хорошо. Но самое главное, на чем я хочу акцентировать внимание, - никогда не нужно забывать вкладывать деньги в развитие юношеского хоккея, в детей.
- А какие вы видите у нас ошибки?
- Я в Северной Америке вижу больше ошибок, чем здесь. Очень много правил [перегрузка тренировочного процесса], что и как ты обязан делать, иначе ты играть не будешь, и многие дети 14-15 лет устают от этого, бросают хоккей. Мы просто отбиваем у них желание, они ничего не создают, они не чувствуют игры, они не вкладывают себя в нее, они работают по расписанию. Я посоветовал бы меньше все структурировать и давать больше играть и не забывать давать отдыхать, потому что иногда перетренировывают игроков, загоняют их. Вот этого я желаю вам избежать.
- Вы раньше говорили, что минус советского хоккея в том, что ему не хватало страсти. Даже когда советские игроки забивали гол, они не слишком радовались. А сейчас вам достаточно страсти?
- Никогда не достаточно. Но с тех пор хоккей сильно изменился. Изменился навсегда. В Канаде до 1972 года хоккей - это было больше скоростей вперед, назад, использование силовых приемов, столкновений, в Советском Союзе, Швеции, Финляндии и в остальном мире больше уделялось внимания контролю шайбы. А теперь почему-то все поменялось. Русские играют, как раньше канадцы, а мы - как русские. Вот [форвард Вашингтон Кэпителс Александр] Овечкин, когда забивает гол, уже почти перепрыгивает [от радости] ограждение. В любой работе, если хочешь сделать ее хорошо, ты не можешь подходить к ней без страсти. Я и сам не могу по-другому. Когда я забрасывал шайбу, это было почти так же хорошо, как секс. (Смеется.)
- Девять лет назад журналист канадской National Post Джо О'Коннор спросил вас: с какими мыслями вы ложитесь спать? Я повторю этот вопрос, чтобы сравнить ответ.
- Сейчас, в моем возрасте, я ложусь спать с той мыслью, что надеюсь утром проснуться. (Смеется.)
- Девять лет назад вы ответили иначе. ["Я всегда думаю о сексе. И так будет до самой смерти. Я женат на очень красивой женщине"].
- Я вам сейчас покажу. [Эспозито достает из кармана брюк iPhone и с особым наслаждением показывает фотографию своей супруги Бриджит Эспозиты в купальнике возле бассейна]. Жене 54 года, мне 70 лет. Это моя вторая жена, но ничего страшного, такое в жизни случается. Но больше я никогда не женюсь.
Выдержки из книги Гром и молния, автор Фил Эспозито
- Русские всегда пытались вывести нас из себя. В аэропорту они задержали сумки с нашим инвентарем. И заставили нас ждать четыре часа, пока они там все проверяли. Чего они там искали? Мы привезли с собой 350 ящиков пива, столько же молока, колы, коробки со стейками и прочей снедью. По прибытии в отель у нас осталась половина, хотя часть, как рассказывали, досталась канадскому посольству. Но я в это не верю, я думаю, что их украли русские.
- В отель нас везли два автобуса. Россия из окон казалась мрачной. Комнаты гостиницы были ветхими, а нашим женам было нечего делать, потому что покупать им было нечего. Ни у кого не было еды. Люди часами стояли в длинных очередях к продуктовым магазинам. Когда продукты кончались, они попросту закрывали двери, оставляя людей ни с чем. Снять девушку можно было за плитку шоколада.
- Русские старались выбить нас из колеи всеми способами. Среди ночи вдруг звонил телефон. Я поднимал трубку - ответа не было. Они не давали нам спать. То же самое происходило и с другими парнями. Однажды я схватил шнур и вырвал его из стены. Через несколько минут они постучали в дверь и попросили подсоединить телефон обратно.
- Коммунистическая система была мне ненавистна. Я не чувствовал вражды к русским игрокам, только к их обществу, их жизни. Нам не разрешали выезжать за пределы Москвы без сопровождения. Нам сказали, что там повсюду ядерные установки и ракеты, они не хотели, чтобы мы их видели.
- В автобусе по дороге на тренировки или игры нас всегда сопровождали двое русских "переводчиков". Мы были уверены, что это шпионы КГБ. В одну из поездок Питер Маховлич попытался выбросить их из автобуса, дело дошло почти до кулачного боя. Я иногда думал, способен ли убить кого-нибудь, взять пистолет и застрелить. Мне пришлось участвовать в хоккейных драках, но забить кого-нибудь до смерти все-таки не хотелось. Но я так ненавидел коммунистов с их подслушиванием, шпионами, секретностью, длинными очередями, что я, наверное, убил бы этих сукиных сынов в автобусе. И если бы понадобилось убить их игроков, чтобы выйти победителем, я бы сделал это тоже. Настолько мы хотели выиграть.
***
Этот материал опубликован в №35 журнала Корреспондент от 7 сентября 2012 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент,опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.
korrespondent.net
После того, как я завершил карьеру, мне позвонил Крэйг Патрик и спросил, не хочу ли я стать его помощником. «Будешь на тренировки ходить и кататься с ребятами», – сказал он. Я согласился.
Во время матчей мы с Крэйгом были друг за друга. Он тихо вел себя на скамейке, а я – совсем наоборот. Мне нравилось кричать на судей. Это помогало проникнуться игрой.
Но Крэйг постоянно твердил:
– Фил, потише. Не надо на них кричать. Я не хочу, чтобы мои помощники кричали на судей. Это настраивает их против нас.– Я не согласен. Если на них кричать и указывать на ошибки, они потом два раза подумают, прежде чем свистнуть, – ответил я.– Нельзя с ними разговаривать. Не надо этого делать.– Хорошо.
Как-то днем я сидел у себя дома в кресле, и смотрел телевизор. Донна куда-то вышла – то ли на велосипеде проехаться, то ли с собаками погулять – и я сидел дома один. Мне ничего не хотелось делать. Наверное, у меня была депрессия. Я знал, что у меня не получится быть помощником главного тренера. И Крэйг это тоже знал. В чем прикол, если даже на судей кричать нельзя было?
Я был несчастен. Я был слишком близок к хоккеистам. Я еще совсем недавно играл вместе с ними. Через несколько дней я сказал Крэйгу: «Ничего не получится. Я не могу так работать. На каждой игре мне кажется, что я могу выйти на лед, но я понимаю, что лучше этого не делать, потому что у меня ничего не получится. Так что лучше мне вообще уйти». Он согласился. Но зарплату я все равно получал. «Рейнджерс» платили мне до конца сезона.
До конца жизни мне придется обходиться матчами ветеранов. Первый такой матч я провел в Стэмфорде, штат Коннектикут на арене Дороти Хэмилл. Там играли Горди Хоу, Бобби Халл и я. Горди было 52, Халлу – 42. Мы играли против студенческой команды, там были молодые ребята с неплохим катанием: 20-30-летние адвокаты и биржевые брокеры. Не, реально, они носились по льду, как угорелые. Мы с Горди сидели на скамейке, и он проворчал:
– Ничего себе они летают.– И не говори. Что-то они прям как-то по-серьезному играть-то начинают, мать их, – ответил я.– Да, ты прав. Надо поговорить с ними.
Мы с Горди вышли на лед, и он сказал одному молодому парню:
– Сынок, ты давай-ка полегче. Притормози. Не позорь нас, стариков.– А что такое, дедуль? Не успеваешь? – поинтересовался парень.
Судья ввел шайбу в игру, я отпасовал на Бобби, и увидел краем глаза, как Горди мутузит парня, который его дразнил. Бам! Хрясь! Бум! Бабах! Парень упал и застонал:
– Господи, боже!– Вставай, слюнтяй е**ный! Вставай, тебе говорят! Не так уж сильно я тебе врезал, – сказал Горди. Я подъехал к нему и спросил:– Что произошло?– Да я ему клюшкой по яйцам засадил.– Ты шутишь что ли?– Нисколько. Пускай теперь попробует поноситься.
Потом Горди подъехал к их скамейке и спросил:
– Кто-нибудь еще тут хочет меня выставить дураком?
Он несколько раз повторил свой вопрос, чтобы до всех точно дошло. Никто и слова не сказал.
– Горди, ты е**ный псих, – сказал я.– Я никому не позволю себя опозорить. Я этого не допущу.
Обожаю Горди. Он был крутым сукиным сыном.
–-
Через два месяца после того, как я оставил должность помощника главного тренера «Рейнджерс», Сонни Уэрблин и один из представителей «Мэдисон Сквер Гарден» по имени Джек Крумпе спросили, не интересует ли меня работа на телевидении. Я ответил, что мне это интересно, но сразу уточнил, что не хочу отбирать работу у ветерана комментаторского цеха Билла Чэдвика. Это было не в моем духе.
Билл Чэдвик носил прозвище «Большой Свисток», потому что раньше был судьей. Он работал на телевидении уже тысячу лет. Джек сказал, что Билл собирается выходить на пенсию, и его заменят в любом случае – соглашусь я или нет.
«Ну что же, в таком случае я согласен», – ответил я. Я решил, что будет весело. Думал, что справлюсь. Будучи игроком, я уже работал приглашенным комментатором на NBC во время плей-офф, комментировал финал Кубка Стэнли. Так что вполне представлял, во что ввязываюсь.
В августе 1982 года я подписал четырехлетний контракт на 200 тысяч долларов в год и стал комментировать матчи «Рейнджерс». В первом сезоне работал в паре с Джимми Гордоном. Джим и Билл Чэдвик очень дружили. Я был уверен, что Джимми считал, что это я подсидел Чэдвика. Так что надо было что-то срочно предпринимать, пока он меня не возненавидел. Перед своим первым эфиром я сказал ему: «Слушай, Джимми, ты здесь начальник. Ты «гоняешь шайбу». А я просто эксперт. Я не хочу перебегать тебе дорогу. Если я все-таки это сделаю, то заранее прошу за это прощения. Веди меня. Ты задаешь тон эфиру, ты задаешь темп. Если хочешь, чтобы я что-то говорил – дай команду. Ты здесь главный».
Я понимал, что это необходимо было сделать. Потому что если не поладишь со своим комментатором, то начнутся проблемы. Вы посмотрите на Говарда Коселла и остальных ребят в Monday Night Football. В начале передачи они все ладят, но потом на сцену вылезает их эго. И из-за этого страдает эфир.
У нас с Джимми с самого начала все было отлично. Думаю, одной из причин, по которой его уволили в конце сезона, был тот факт, что он свихнулся на профсоюзных делах. Как-то раз я пришел пораньше перед игрой, зашел в нашу комментаторскую и стал готовиться к эфиру. Было очень темно, и я включил свет. Тут же из угла раздался бас:
– Что ты делаешь? Нельзя этого делать.– А что такое? Что я такого сделал?– Ты включил свет, – сказал Джимми.– И что?– Тебе нельзя свет включать. Это моя работа.– Че ты пиз**шь? Ну включил – и включил.– Это против правил профсоюза.– Да иди ты нахуй!
И я нажал выключатель туда-сюда раз пятьдесят, наверное.
Он пожаловался на меня в профсоюз, и они стали угрожать забастовкой. Сонни Уэрблин сказал мне, что если я не извинюсь, эфира не будет. И все из-за того, что я в комментаторской свет включил. В общем, я извинился перед игрой, и мы вышли в эфир. Джимми Гордон сказал:
– Фил, ты был не прав. Не стоило этого делать.– Ой, да будет тебе, Джим. Я же пошутил, – ответил я.
Только это были не шутки. Джимми и электрики на меня очень сильно надулись.
После матчей Джимми обычно шел своей дорогой, а я – своей. Он мог пропустить стаканчик-другой, а потом всегда поднимался к себе в номер и читал. Я же привык после матчей ходить в бар с игроками и бухтеть там про игру, но теперь мне это было недоступно, потому что игроки считали комментаторов частью прессы. Так что на выездах мне было очень одиноко.
В следующем сезоне Джимми заменил Сэм Розен, и вот с ним-то мы гораздо веселее проводили время. Мы отлично сошлись характерами. В одном сезоне нашим спонсором являлись камеры марки Minolta, и у них был слоган: «Волшебный глаз Minolta». Сэм каждую игру в прямом эфире зачитывал эту рекламу. В кадр выходила картинка с камерами, а он зачитывал текст. И когда они переключались с Сэма на камеры, я корчил ему рожи, пытаясь заставить его рассмеяться. Он хихикал, и каждый раз говорил: «Фил, завязывай с этим». Но потом наступал новый день, и я снова корчил ему рожи, пытаясь заставить его рассмеяться. Мы весело проводили время.
С Сэмом Розеном было очень классно комментировать. Я пребывал в полном восторге. Единственное, что меня смущало, так это что и генеральный менеджер «Рейнджерс», и тренерский штаб, и уж тем более игроки не считали нас частью команды. Было такое ощущение, что мы находимся по разные стороны баррикад. Руководству клуба не хотелось, чтобы я общался с игроками. С прессой же мне тоже нельзя было разговаривать, потому что если бы я сказал про команду что-нибудь плохое, журналисты тут же написали б об этом в газетах, и это еще больше отдалило бы меня от игроков.
Позже, когда я стал генеральным менеджером «Рейнджерс», я делал все возможное для того, чтобы пресса в целом, и в особенности те журналисты, которые постоянно путешествовали вместе с командой, и работники телевидения, были частью команды. Но этого не происходит и по сей день. Поэтому не приходится ждать верности от работников радио и телевидения. Наверное, руководству не хочется, чтобы журналисты были в курсе происходящего внутри команды, и это остается за кадром для широкой публики. Может быть, боятся, что в эфир просочится что-то такое, чего бы им не хотелось.
–-
Работая на телевидении, я учредил Фонд Фила Эспозито, чтобы помочь игрокам, которые никак не могли найти себя после завершения карьеры. А таких игроков довольно много. Я считался суперзвездой, но если б не работал на телевидении, не имел бы ни копейки. Основная же часть игроков зарабатывала значительно меньше меня, и после завершения карьеры у них почти не осталось денег. Ведь когда закончил играть, ты уже нафиг никому не нужен. Мне хотелось как-то помочь, и я решил, что лучшего способа не найти. Мы учредили серию игр Мастеров хоккея. Я нанял специалиста в области поиска карьеры Уоррена Брейнин, и платил ему из своего кармана. Я считал, что это было правильно.
Я пришел в профсоюз игроков и сказал: «Я хочу, чтобы на счет каждого хоккеиста откладывалось по одному доллару за матч». Получалось бы 80 долларов каждому игроку за сезон. Алан Иглсон прогнал меня оттуда, и я ему этого никогда и ни за что не забуду.
Я пошел в совет профсоюза игроков, рассказал о том, чем занимаюсь, и попросил начислять по 80 долларов на счет каждого игрока за сезон. Они проголосовали против. И меня это очень сильно задело. Затем я пошел в НХЛ. Там мне тоже отказали.
Я обзвонил бывших хоккеистов – всех, кого только знал – нашел несколько спонсоров, и мы организовали серию игр Мастеров хоккея. За четыре года мы провели один матч в Детройте, один в Бостоне, и еще два в Нью-Йорке. На каждой игре мы заработали по несколько сотен тысяч долларов.
Далеко не все деньги мы отдавали напрямую игрокам. Если у человека имелись проблемы с наркотиками, то мы отправляли его в Хэйзелтон (по всей видимости имеется ввиду благотворительная организация по лечению алко– и наркозависимости «Хэйзелден» – прим. пер.). Каких-то ребят мы отправляли на курсы лечения алко- и наркозависимости в «Бэтти Форд». Потом мы подбирали им работу.
У Роже Крозье никогда не было проблем с наркотиками и алкоголем, но он никак не мог устроиться на работу. Мы нашли ему место в одной страховой компании в Вашингтоне. Я рассказал о Роже только потому, что знаю, что ему бы это понравилось. Другим ребятам мы помогали оплатить высшее образование.
Эта программа помогла 82 игрокам. Мы также помогли некоторым футболистам и одному актеру, другу Майкла Джей Фокса. Мы встретились с Майклом в одном ресторане на углу проспекта Коламбус и 76-й улицы. Он тогда снимался в сериале «Семейные узы» с Мередит Бэкстер Берни и Джастин Бэйтмэн. Играл роль консерватора, родители которого были хиппи. Мы разговорились, и я рассказал ему о том, чем занимаюсь. Майкл потом даже принял участие в паре матчей.
Во время одной предсезонки я поехал в Форт Лодердэйл, и встретился там примерно с сорока игроками «Нью-Йорк Янкис». Мы говорили о том, что им надо задуматься о своем будущем после бейсбола. Мы занимались полезным делом. И мы хорошо его делали.
Со временем наша организация стала слишком большой. Спрос на наши услуги рос, а денег за свои труды никто не получал. Многие игроки открыли свои собственные фонды, и стали на них зарабатывать, но я не мог так поступить. Поэтому спустя четыре года после учреждения программы я пришел к выводу, что больше не могу этим заниматься. Я к тому времени стал генеральным менеджером «Рейнджерс», и у меня на остальное просто не оставалось времени. Бразды правления перешли к профсоюзу игроков. Мне, в общем-то, все равно – лишь бы хоть кто-нибудь этим занимался.
Примерно в это же время на свет появилась моя дочка Шерис. Донна решила, что нам стоит переехать за город, чтобы Шерис росла там. Мне же нравилось жить в городе. Я бы вечно жил там. Там все было под стать моему образу жизни. Но, как и тогда в Бостоне, Донне хотелось лошадей, поэтому мы построили красивейший дом в городке Бедфорд, штат Нью-Йорк. Это полтора часа на север в округ Уэстчестер. У нас там было четыре акра земли, несколько тропинок и амбар. Донна была счастлива – она снова могла кататься на лошадях.
–-
5 июня 1984 года меня включили в Зал хоккейной славы вместе с Жаком Лемэром и Берни Парентом. Я не обращал на это особого внимания, потому что считал, что в Зале славы было несколько игроков, которых там быть не должно было, что размывало значимость этого события для всех остальных.
Я не понимаю, как туда попал русский вратарь Третьяк. Вот не понимаю и все. Впрочем, довольно приятно добавлять «член Зала хоккейной славы», когда раздаешь автографы. Меня также наградили Орденом Канады, так что после своего имени я имею полное право добавлять еще и «кавалер Ордена Канады», но я этого никогда не делал. Я вообще не питаю какой-то страсти к трофеям и наградам. Понимаю, что включение в Зал хоккейной славы – это большое событие, но некоторые к этому чересчур уж серьезно относятся. Это совсем не про меня.
Я оставил себе на память одну награду самому ценному игроку и один приз лучшему бомбардиру. Награду самому ценному игроку мне вручил профсоюз игроков – я ее особенно ценю, потому что за нее проголосовали сами хоккеисты. Что касается моих призов за победу в гонке бомбардиров – у меня их пять или шесть. Я ими очень горжусь, но на полке их вы у меня не увидите. У меня на стене висит один сувенир, который многое для меня значит – это свитер «Бостона» с закрепленным за мной номером. Это, наверное, был вообще один из лучших моментов в моей жизни.
Произошло это 17 января 1985 года. А в «Чикаго» меня «подняли» из фарма почти день в день – 16 января 1962 года. Так что, как видите, куча лет прошла, прежде чем мой номер вывели из обращения. Для меня это было очень важно. Моя первая реакция была: «Давно пора». Потому что они могли бы сделать это намного раньше. Им вообще не стоило давать мой номер кому-то другому, после того как я завершил карьеру.
В мой второй сезон в «Рейнджерс» мы играли с «Бостоном» выставочный матч в Провиденс. На раскатке я увидел, что игрок «Бостона» Томми Сонгин катался под седьмым номером. У меня аж сердце замерло. Я ненавидел Гэрри Синдена за это. Не-на-ви-дел!
Сонгин подъехал ко мне и сказал: «Фил, я этого не просил. Они мне его сами дали». Готов поспорить, что Синден сделал это специально, чтобы позлить меня. И я из-за этого действительно очень сильно переживал.
Когда выводили из обращения мой номер, под ним играл Рэй Бурк. И Гэрри сказал Рэю: «Ты так и будешь играть под седьмым номером. А когда завершишь карьеру, мы повесим баннер с твоим именем рядом с его».
Гэрри позвонил мне, и рассказал об этих планах «Бостона». И я нормально к этому отнесся. Неплохо ведь быть в одной компании с Рэем Бурком, отыгравшим за «Бостон» 21 год.
На церемонии Рэй подъехал ко мне в своем свитере с седьмым номером, снял его, и отдал мне. К моему большому удивлению, под этим свитером у него оказался еще один – с двумя семерками. Я понятия не имел, что он так поступит.
Как я понял, где-то в районе Рождества Рэй подошел к Синдену и сказал:
– Я хочу, чтобы седьмой номер остался за Филом. А я буду играть под 77-м.– Уверен? – спросил Гэрри. Бурк ответил, что уверен.
Если вы посмотрите запись той церемонии, то там хорошо видно, как Бурк подъезжает ко мне, и начинает снимать свой свитер, а я спрашиваю его: «Что происходит?». Когда он снял свитер, и я увидел, что у него теперь 77-й номер, я понял, что под моей «семеркой» больше никто и никогда не сыграет за «Бостон». Я дар речи потерял.
«Впервые в жизни Фил Эспозито не знает, что сказать», – заметил Бурк.
А я чуть не плакал. Это был очень эмоциональный момент. Уэйн Кэшмэн и Кенни Ходж поднимали баннер с моим номером под крышу «Бостон Гарден» вместе с Бобби Орром и другими ребятами из команды.
Я никогда не забуду, что Бурк для меня сделал. Не знаю, проявил ли бы я такую щедрость, окажись на его месте. Может быть, и проявил бы. Не знаю.
–-
Я работал экспертом на всех трансляциях матчей «Рейнджерс» в сезоне 1984/85 и 1985/86. Во втором случае «Рейнджерс», ведомые тренером Тедом Сатором, вышли в плей-офф, прошли «Филадельфию» и «Вашингтон», и дошли до финала конференции, где встретились с «Монреалем». По ходу той серии мне позвонил Джек Крумпе и спросил, не хочу ли я стать генеральным менеджером «Рейнджерс» в следующем сезоне.
– Джек, у тебя ведь есть Крэйг Патрик. Крэйг – хороший парень. Так что я даже не знаю, – ответил я.
Сказать по правде, мне это было не очень-то интересно. Мне нравилось работать на телевидении. Хотя и не нравилось, что игроки и тренеры обращались со мной, как с прессой, как с каким-то абсолютно посторонним человеком; но в остальном я обожал свою работу. И к Крэйгу я тоже хорошо относился. Да и до сих пор хорошо отношусь.
– Мы сменим Крэйга. Там есть ряд причин, в том числе и личных, – сказал Крумпе.
Когда мне такое говорят, я не задаю никаких вопросов. Просто принимаю как данность, и все.
В июне 1986 года Крумпе позвонил мне и спросил: «Я с тобой кое о чем поговорить хочу. Можешь подъехать?». Я приехал в его офис в «Мэдисон Сквер Гарден», и он сказал:
– Нам бы хотелось, чтобы ты стал новым генеральным менеджером клуба. Крэйга нам придется уволить. Пусть даже я и обожаю Крэйга.
Крэйга все обожали. Не знаю, были ли у него проблемы в браке, но вскоре после этой истории он развелся. Правда, поговаривали, что Крэйга решили заменить из-за того, что он невнимательно относился к своим обязанностям.
– Даже не знаю, хочу я этого или нет. Мне очень нравится работать на телевидении. У меня это хорошо получается. С другой стороны, разумеется, я не прочь зарабатывать побольше… – ответил я.
Через пять дней он снова мне позвонил. И вновь мы не пришли ни к чему общему. Позже на той же неделе мне позвонил Джо Коэн, директор трансляций матчей «Рейнджерс». Он сказал, что клуб уволит Крэйга, и Арт Бэрон, глава «Парамаунта» и владелец Мэдисон Сквер Гарден, хотел бы поговорить со мной насчет того, чтобы я занял его место.
– Я тебе настоятельно рекомендую согласиться, – добавил Джо.
У Джо были хорошие источники информации. Вскоре после этого Джек Крумпе пригласил меня в гости к Арту Бэрону – у него была квартира в Хэмпшир Хаус (один из небоскребов Нью-Йорка – прим. пер.). Мы сидели за обеденным столом, и Бэрон сказал:
– Нам бы хотелось, чтобы ты стал генеральным менеджером. Крэйга мы собираемся уволить. И на его месте мы видим тебя.
И тут взыграло мое эго. Я был уверен, что справлюсь с этой работой. И они предложили мне в два раза больше денег, так что я снова стал зарабатывать 400 тысяч долларов в год, как и в бытность игроком. Меня привлекли деньги, потому что наш домик в Бедфорде сильно бил по моему карману, а с этой прибавкой к зарплате я бы смог заниматься тем, чем мне хотелось – например, получить членство в каком-нибудь гольф-клубе.
Но я понимал и другое – соглашаться на эту работу было рискованно. Оставаясь на телевидении, я мог работать там вечно. И неважно, проигрывала бы команда или выигрывала. Я снова повторил им все то же самое, что твердил с самого начала:
– Не уверен, хочу ли я за это браться.– Фил, ты не понимаешь. Либо ты соглашаешься на эту работу, либо ты больше не работаешь на «Мэдисон Сквер Гарден», – ответил Арт Бэрон.
Хочется верить, что он тогда пошутил. Я так и думал: ну не мог же он это всерьез сказать? Он наверняка просто пошутил.
Арт был хорошим мужиком, но при этом – жестким. Я очень хорошо относился к Арту Бэрону.
– Да ладно тебе прикалываться, Арт, – сказал я.
Он засмеялся. Именно поэтому я до сих пор не пойму – всерьез он тогда говорил или нет.
– Фил, не дури. Почему, собственно, ты не хочешь согласиться? – спросил Арт.
Арт заставил меня серьезно об этом задуматься, и вскоре я позвонил Джеку Крумпу. Я объявил, что соглашусь принять этот пост, если он будет платить мне еще тысячу долларов в месяц на автомобильные расходы. Генеральный менеджер «Никс» рассказывал мне, что он получает именно столько. В итоге мы сошлись на 750 долларах, что все равно было неплохо. На эти деньги я взял напрокат Мерседес. Мне никогда эта машина не нравилась, но Донна очень ее хотела. Так что она ездила на нем, а я на Форд Тандерберд, который обожал.
Ну вот на кой черт мне помпезная машина? Ни на кой. Причем – до сих пор. В общем, 14 июля 1986 года я принял предложение «Рейнджерс» и стал генеральным менеджером.
После того как я приступил к работе, мне позвонил с поздравлениями Эмиль Фрэнсис, тогда управлявший «Хартфордом». И потом он добавил:
– А теперь приготовься к тому, что тебя уволят.– В смысле?– Тебя приняли на работу. И теперь они будут пытаться тебя уволить.
Я этого никогда не забуду. И он оказался абсолютно прав. Работа в «Рейнджерс» была очень тяжелой. Я тогда даже отдаленно не представлял себе, во что ввязываюсь.
www.sports.ru
Огонек - ВОЗДУШНЫЙ ПОЦЕЛУЙ ДЛЯ ГЕНСЕКАЛегенда канадского хоккея Фил Эспозито рассказал заокеанскую правду о суперсерии 1. СССРМногие в Северной Америке уверены: не будь в 1. Фила Эспозито, ни за что не выиграть бы им у сборной СССР знаменитую суперсерию в Москве.
Хочу прочитать книгу "гром и молния " Фил Эспозито. Но не могу найти,положите? 1 Показать список оценивших Показать список поделившихся.
Хочу прочитать книгу " гром и молния " Фил Эспозито. Но не могу найти, положите? 1 Показать список оценивших Показать список поделившихся. Книга « Гром и молния » Фила Эспозито занимает третье место по количеству продаж и стала на родине своего автора настоящим. Книга «Гром и молния» Фила Эспозито занимает третье место по количеству продаж и стала на родине своего автора настоящим . Но только что вышедшая в США книга мемуаров «живой легенды канадского хоккея» Фила Эспозито под названием « Гром и молния » дает понять, что. Легенда канадского хоккея Фил Эспозито в интервью Александру Пасховеру. Выдержки из книги Гром и молния, автор Фил Эспозито.
После неожиданного поражения профи в Северной Америке разозлившийся на весь свет «итальянский североамериканец» воспитывал коллег: «Русских надо разбить. Есть у вас, мужики, хоть капля гордости за родную Канаду?» «Мужики» откровенно побаивались рыка грозного Фила и вместе с ним отправлялись после канадского позора на ответные матчи в Москву, как на эшафот.. До сих пор наш болельщик знал лишь одну сторону советско- канадских хоккейных баталий начала 7. Но только что вышедшая в США книга мемуаров «живой легенды канадского хоккея» Фила Эспозито под названием «Гром и молния» дает понять, что все было совсем не так однозначно. Для звезд НХЛ суперсерия- 7. И играли канадцы, как выясняется, не только «за огромные тыщи», но и за свою родину, и за свою честь.
Причем подобно исходу Бородинского сражения для Франции итог хоккейной серии и ее атмосфера в Канаде воспринимались совершенно иначе, чем в СССР.«ТАК ВЫ НАМ ЗАПЛАТИТЕ ИЛИ ОБВЕДЕТЕ ВОКРУГ ПАЛЬЦА?»«В июле 1. НХЛ Аллан Иглсон и спросил: будет ли мне интересно сыграть с русскими? Когда же стало ясно, что на матчи с русскими соберут фактически не сборную Канады, а сборную НХЛ, то я решил послать эту затею к черту». Правда, когда Филу сообщили, что заработанные деньги пойдут в пенсионный фонд игроков НХЛ, он в конце концов согласился.«Пока я размышлял над тем, играть ли мне с русскими или не играть, мои коллеги действовали как настоящие капиталисты, - сокрушается Эспозито.
Те наши игроки, кто выходил на лед, не получили за победу над русскими фактически ни черта, а Бобби Орр, который из- за травмы не играл, заработал кучу денег». Кстати, скандал вокруг гонораров за телетрансляции продолжался вплоть до 1. Бобби Орр, считая себя обманутым, не только подал на Иглсона в суд, но и написал запрос в ФБР.
В результате этой тяжбы агенты ФБР получили ордер на задержание Иглсона. Однако хитрый функционер успел еще до предполагаемого ареста сбежать с вещичками в Англию, где ныне и проживает. Когда тренер сборной Канады Гарри Синден вызвал на сборы 3. Фила Эспозито был все тот же «денежный интерес».
Сам Фил тогда проклинал руководство НХЛ за скупердяйство, но, поразмыслив, все же решил выйти на лед, ведь на первом матче с Советами в монреальском «Форуме» должен был присутствовать премьер- министр Канады Пьер Эллиотт Трюдо.«ТРЕТЬЯК КУПИЛ ДЖИНСЫ.. КАК Я МОГ ЕГО ПОСЛЕ ЭТОГО УВАЖАТЬ?»К матчам со сборной СССР канадцы готовились весьма специфически. Говорили, что у них там какой- то Третьяк имеется, вроде как хороший вратарь. Для меня все они были «комми», мне и такой информации о русских было вполне достаточно», - вспоминает Фил Эспозито. Кстати, что советских хоккеистов, что тренеров, что московских болельщиков по всей книге он именует не иначе как «коммунистами» и «красными». Это я звезда, Горди Хоу звезда, а у коммунистов в команде одни медведи.
Что бы о них там ни говорили, мы их положим «одной левой». В этом месте стоит сказать, что определенные основания для звездной болезни у Фила действительно были. До появления Уэйна Гретцки он оставался, пожалуй, самой большой знаменитостью в истории НХЛ. Выступая за «Чикаго Блэк Хоукс», «Бостон Брюинз» и «Нью- Йорк Рейнджерс», Эспозито был самым результативным игроком лиги на протяжении целых десяти сезонов. Когда в 1. 98. 0 году он забросил 7. Северной Америке писали ему письма (интернета тогда еще не было, так что письма шли по почте мешками): «Фили, не уходи, оставайся на площадке навечно».«Когда русские прилетели в Канаду, то их встречали, как царей, - возвращается в 1. Эспозито. Потом кто- то из наших ребят увидел, как русских строем повели покупать джинсы в большой магазин.
Особенно мне не понравился Третьяк. Да если ты такой стойкий коммунист, считал я, то зачем тебе материальные ценности, да еще купленные в стране капитализма? А ведь он пошел и купил себе в Монреале джинсы. Ну как я его мог после этого уважать?»«НУ ТЕПЕРЬ ВЫ ЗНАЕТЕ, КТО ТАКИЕ РУССКИЕ?»Канадская сборная тяжело переживала поражения в североамериканской части суперсерии.
Я откровенно тогда сказал на всю Канаду: «Не наша вина в том, что русские играют хорошо. О том, что у них есть сильные игроки, мы ни черта заранее не знали. Мы думали, что эти «комми» только идеологически накачены.
А у них есть мускулы, быстрые ноги и меткие клюшки». На матчи в Москву канадцы поехали уже совсем с другим настроем и с огромным желанием взять реванш. Правда, поездка могла сорваться по неожиданной причине.
Накануне Аллан Иглсон собрал всех игроков и сказал: русские, дескать, нас обманули и запрещают ехать в Москву женам и подругам игроков, хотя вначале такая договоренность вроде бы была. Тогда Эспозито встал и по праву капитана команды предложил: «Раз русские такие негодяи, я отказываюсь играть, и так же сделают многие другие наши ребята. Или пусть русские держат слово, или я разворачиваюсь и уезжаю». Перепуганный Иглсон стал созваниваться с принимающей стороной, и на следующий день вопрос был решен. Когда мы прилетели в Москву в аэропорт Шереметьево, они зачем- то конфисковали наши чемоданы. Два часа мы просидели как дураки в аэропорту, пока они все обыскивали и осматривали, - жалуется Эспозито. Спрашиваю: в чем дело?
Оказалось, мы привезли с собой 3. Когда мы добрались до отеля, нам из всего этого хозяйства русские вернули только половину. Потом нам сообщили, что все это добро забрали якобы вовсе не агенты КГБ, а сотрудники канадского посольства. Но я в это попросту не поверил. Я думаю, что все на самом деле украли русские, у них в магазинах ведь тогда ничего не было.
А что мы могли сделать? Да ровным счетом ничего». Отель в центре Москвы, где поселили канадцев, сразу же им очень не понравился.
Особенно активно выражали свое недовольство жены хоккеистов: оказалось, что в советской столице практически нет магазинов, а в тех, что есть, нет товаров. Но самым неудачным для канадцев оказалось посещение китайского ресторана. Его якобы обнаружил в первый день в Москве защитник Вити Степлтон. Второй раз с остальными игроками команды Степлтон в китайский ресторан ехать отказался, поэтому часть профессионалов отправилась в ресторан на такси, а часть - на городском автобусе (его опять- таки порекомендовал Степлтон). В результате восемь канадцев прокатались по Москве на такси целых четыре часа, но ничего так и не обнаружили, а двое уехали на автобусе куда- то на окраину, и их там потом ловила милиция.
Когда уставшие и голодные игроки вернулись в отель, их встречал, покатываясь со смеху, «шутник» Степлтон. Жертвы розыгрыша набросились на Степлтона с кулаками, а Фил Эспозито матерился в фойе так, что в отеле просыпались постояльцы двумя этажами выше. Пошел посоветоваться к врачу. Врач меня осмотрел и сказал, что у меня изжога. Черт его знает: русские меня отравили или я нажил изжогу еще дома?»«НЕ СБОЛТНИТЕ ЛИШНЕГО - КРУГОМ АГЕНТЫ КГБ..»«Нас в Канаде предупредили еще перед поездкой в Москву, чтобы мы в номерах отеля не разговаривали: дескать, там везде установлены коммунистические жучки. Когда мы зашли в номер, то сели в кресло, уставились в потолок и во всю мочь стали орать: «Чертовы «комми», записывайте наши слова.
Черт вас всех побери». Потом кто- то из игроков предложил осмотреть стулья и кровати на предмет прослушек, я еще лазил по ковру и искал на полу жучков. В итоге ничего мы так и не нашли, но про себя решили: эти русские не такие простаки, наверное, они прослушивающие устройства запрятали на совесть». Правда, потом один из игроков после долгих поисков обнаружил под ковром целых пять винтов, прикрученных к полу.
Посчитав это прослушивающим устройством, канадец решил винты на всякий случай выкрутить. Когда последний винт был ослаблен, раздался ужасный грохот, и перед изумленным «борцом с жучками» разверзлась сквозная дыра. Оказалось, он отвинтил огромную люстру, которая висела этажом ниже в конференц- зале, - она упала прямо на столы, разбившись вдребезги. К счастью, при этом никто не пострадал, поскольку инцидент случился в полтретьего ночи.
Но за этот дебош руководство отеля выставило канадской команде счет на 3. И все же, пишет Эспозито, советские спецслужбы нашли способ «достать» его накануне матчей: «Эти проклятые русские не давали нам спать. Посреди ночи то у одного игрока нашей команды, то у другого раздавались телефонные звонки. Поднимаешь трубку, а там тишина. Видно, они хотели не дать нам выспаться. Однажды нам позвонили в час ночи. Моя жена подняла трубку, но на том конце, как обычно, никого не было.
Тогда я со злости вырвал шнур из розетки и сказал ей: «Поворачивайся к стенке и спи, ну их к черту». Через десять минут в дверь нашего номера постучали. На пороге стояли два молодых человека. Я возразил им, что я вырвал шнур «с мясом».
В четыре часа утра в номер к Эспозито явились монтеры и два часа устраняли неисправность.«ВСТРЕЧА С МОСКВОЙ «НА ПЯТОЙ ТОЧКЕ»«Я хотел убить всех этих русских переводчиков, которых к нам приставил КГБ в Москве. Они все были шпионы, мы знали об этом. С не меньшим желанием, если бы это можно было сделать, я бы поубивал и русских хоккеистов. Это были не серии матчей двух спортивных команд. Это бились между собой не на жизнь, а на смерть два образа жизни». Перед первой встречей в «Лужниках» канадцам вручили цветы.
Эспозито получил свой букет от маленькой русской девчушки. И когда под сводами Дворца спорта прозвучало представление: «Номер 7, Фил Эспозито», он попытался выехать на центр площадки и помахать букетом зрителям. Однако несколько цветков из букета упали ему под коньки, он споткнулся и очутился «на пятой точке». Потом я огляделся и увидел на трибуне Брежнева. Я посмотрел ему прямо в глаза, и когда увидел, что и он смотрит на меня, послал ему воздушный поцелуй».«Арена «Лужников» оказалась совсем не такой, как наша. Льда у них было больше, и это им давало преимущество, - сокрушается Эспозито.
statyaarrow.weebly.com
