Официальный дилер
Granelli является официальным дилером компании DR LAURANNE в Санкт-Петербурге и Ленинградской области.
перейти на официальный сайт представительства DR LAURANNE
Нужно написать продолжение по этому тексту: Тишину осторожно... Дядя филя осторожно разворошил тишину
Нужно написать продолжение по этому тексту: Тишину осторожно...
25 июня 2017
Русский язык
5 - 9 классы
Нужно написать продолжение по этому тексту: Тишину осторожно разворошил дядя Филя. Он тихо заговорил. В войну в одном экипаже нашей танковой роты жила собака. Обыкновенная дворняга маленького роста, но такого ума, что иному человеку не мешало бы иметь. Ранена была и прихрамывала на переднюю лапку. Хвост бубликом, одно ухо торчком, другое висит. Танкисты прозвали ее Балериной. Однажды ночью вывели нас на бережок какого-то болота. Комбат разрешил часовой сон. Заползли мы под машины и уснули, хоть водой отливай. Со свом экипажем забралась под танк, прилегла и Балерина. Когда танкисты усну- ли, она будто каким механизмом завелась: суетится, визжит. То выскочит из- под машины, то обратно заползет. Потом водитель этого танка рассказывал: «Прямо одурела собака. Меня до того измордовала, что погон зубами оторвала. Хотел турнуть ее, да с трудом мог рукой пошевелить. Танк навалился сорокатонной железякой. Сообразил, что прочь из-под танка надо. Ползу и ору ребятам. Кое-как выкарабкался и тогда уж окончательно понял - танк осел. Вы- хватил пистолет, начал стрелять. Все экипажи вскинулись. Буксиром стащили наш танк, да поздно – танкисты задохнулись. А Балерина осталась на могиле погибших. Звал ее, приманивал – не пошла. Наверное, потому, что я для нее еще был чужой. Перед самым этим боем из резерва пришел в экипаж». Его, говорит, собака выручила потому, что к тем троим уже подобраться не смогла. Вот как ведь бывает, и на войне собака делала свое дело, только на- град не получала (По В. Антонову).
Ответы
klassgdz.ru
Задание 2.3. Расставьте знаки препинания. Обозначьте опре... -reshimne.ru
1. Вспоминается что-то, сохранившееся в памяти, ещё с детских лет. (определяемое местоимение- сохранившееся в памяти (какой))
2. Все отобранные для выставки картины, скоро будут экспонированы.(определяемое местоимение-Все отобранные для выставки(какие) )
3. Весёлый и жизнерадостный Радик, был вообще любимцем.(существительное-Радик; определение-весёлый и жизнерадостный(какой?))
4. Разбитый сном, добрался Григорий до конюшни.(Определяемое местоимения - Разбитый сном (какой))
5. У крыльца стояло несколько повозок, запряжённых гуськом.(определяемое местоимения- запряжённых гуськом (каких))
6. Она пришла домой расстроенная, но не павшая духом.(определяемое местоимения- не павшая духом(какая))
7. Как бедной, мне не горевать!(определяемое местоимения- как бедной)
8. Тронутый преданностью старого кучера, Дубровский замолчал и предался своим размышлениям.(Тронутый преданностью старого кучера- определяемое местоимение(какой))
9. Алёша, задумчивый направился к отцу.(задумчивый-определяемое местоимение(какой))
10. Я часто находил у себя записки: короткие и тревожные.(существительное -записки; определения короткие и тревожные(какие))
11. Стройный, тонкий стан и широкие плечи Печорина, доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни (Л.).(Существительное 1- стан, определения 1- стройный, определения 2- тонкий;(какой) существительное 2- плечи, определения 3- широкие;(какие) существительное 3- сложение, определение 4- крепкое;(какое) существительное 4- жизни, определения 5- кочевой)
12. На солнце ярко сверкнули, занесённые снегом, избушки (Григ.)(существительное- снегом, определения- занесённые(какие))
13. Листва из-под ног выходит плотно слежалая, серая (Пришв.).(существительное- листва, определения- слежалая, определения 2- серая(какая))
14. Обвитое виноградником, место было похоже на крытую, уютную беседку: тёмную и прохладную (Л. Т.).(определения- обитое, существительное- виногоадиком; сущ.2- беседку, определения 2 и 3- крытую, уютнкю; определения 4 и 5- тёмную и прохладную)
15. Убаюканный сладкими надеждами, он крепко спал (Ч.).(определяемое местоимения убаюканный сладкими надеждами(какой))
16. Здоровые, молодые, сильные они подхватили, почти подняли Антипа на воздух и бросили на палубу (Сераф.).(определения 1,2,3- здоровые, молодые, сильные, сущ.- они(какие))
reshimne.ru
Шефнер Вадим. Лачуга должника
XVIII
Агрегат сгорел. Ни пепла, ни золы не осталось, и даже трава не изменила своего цвета. Только там, где топтались лапы чудища, на дёрне виднелись тёмные порезы и рваные вмятины. И ведь всё это не во сне, думал я. Это не бред, не коллективный психоз. Это наяву, наяву!.. Сейчас там идёт делёжка бессмертия; ведь миллион лет — это почти бессмертие… Ну, три дозы ясно кому — дяде Филе, тёте Лире, Валику. Родители Валика выпадают из игры — они в дальней поездке. Значит, свободные дозы будут даны Гладиковым, мужу и жене. Они живут через три участка, они очень дружат с Бываевыми. А может быть, дядя Филя выскажется в пользу других кандидатов на бессмертие — он очень уважает Колю Рамушева и его жену Валю; они живут через пять домов… А может быть… Я перебирал возможные кандидатуры, порой включая и себя. Ещё я размышлял о том, почему иномиряне дали такой жёсткий срок для приёма экстракта. Наверно, для того, чтобы бессмертие досталось тем, кто имеет непосредственное отношение к нашедшему агрегат? Несомненно, это эксперимент. Через сколько-то времени они вновь посетят Землю и проверят результаты. Если опыт окажется удачным, они дадут бессмертие всем людям. Я вздрогнул, услышав чьи-то шаги. Потом вижу — ко мне Валик приближается. — А бандура эта, значит, сгорела? — спросил он нервным шёпотом. — Это хорошо!.. Пауль, тебя в дом зовут. Потопали. — Ты уже обессмертился? — спросил я на ходу. — Омильонился! Всё в норме!.. И ты сейчас омильонишься: это бабуся насчёт тебя такую заботу проявила… А синяя посудина эта, как только мы из неё жидкость вылили, сразу пропала, в туман превратилась. Никаких доказательств. Засеки это на ум! Супруги Бываевы сидели возле круглого стола в той комнате, что рядом с кухней. Занавеска на окне была задёрнута для секретности. Стол, как сейчас помню, накрыт был холщовой скатертью с вышитыми на ней розами и бабочками — работа тёти Лиры. Шесть гранёных кефирных стаканов стояли на столе: три пустых и три — наполненных вишнёво-красной жидкостью. — Павлик! — обратилась ко мне тётя Лира тревожным голосом. — Павлик, мы решили дать тебе выпить этого самого… Чтоб не постороннему кому, а своему, понимаешь? И одна к тебе просьба: молчи об этом деле! — Твоё дело, Павлюга, выпить — и молчать. Понял? — строго произнёс дядя Филя. — Учти, Пауль, если раньше времени начнёшь болтать, тебя просто за психа сочтут. Не поверят! — добавил Валик. — А поверят — так ещё хуже, — вмешался дядя Филя. —Нынче доцентов всяких развелось — что собак нерезаных, все около науки кормятся. Затаскают они нас по разным комиссиям. Ещё и дело пришить могут, что я не так распределил это лекарство. А чем я докажу?! Квитанций-то на руках нет. — Опять же Филимону Фёдоровичу на пенсию скоро выходить, — испуганно зашептала тётя Лира. — А если пойдёт о нём вредный слушок, что ему миллион лет жить, то в райсобесе засомневаться могут, давать ли ему пенсию. — У дедули есть полный шанец без пенсии остаться, — подтвердил Валик. — Значит, договорились? — просительно произнесла тётя Лира. — А теперь пей, Павлик, пей! И она подала мне стакан. От густой влаги тянуло таинственной свежестью. Вереница мыслей промчалась в моём уме. Мелькнула догадка: через сверхдолгожительство я обрету всемирное поэтическое величие. Волны будущей славы к моим подступили стопам, зазвенели, запели, заплескались в гранит пьедестала. Я ведь стану великим, бессмертным я стану в веках! Современных поэтов я оставлю навек в дураках! Я всех классиков мира, всех живых и лежащих в гробу, всех грядущих пиитов своим творчеством перешибу! Будет книгам моим обеспечен миллионный тираж! Я куплю себе «Волгу», построю бетонный гараж! Будут критики-гады у ног пресмыкаться моих! Всем красавицам мира я буду желанный жених! Моим именем будут называть острова, корабли! С моим профилем будут чеканить песеты, рубли! Буду я ещё бодрым, ещё не в преклонных годах, — и уж мне монументы воздвигнут во всех городах!.. Я выпил стакан до дна и ощутил привкус прохлады и лёгкой горечи. Через мгновение ощущение это прошло. — В нашем полку прибыло! — заявил дядя Филя. — А кому остальные две дозы? — спросил я. — Рамушевым, наверно? — Нет, не подходят они для такого дела. Раззвонят на весь свет, — сухо ответил дядя Филя. — Одну порцию тогда, верно, соседке дадите, Мармаевой? — стал выпытывать я. — Людка Мармаева не подходит, — возразила тётя Лира. — Она почём зря своих кур в наш огород допускает, сколько раз я ей говорила… Дай ей этого лекарства, а потом миллион лет мучайся из-за её кур! Да и болтать она любит, язык без костей… Тут Валентин один совет дал… — И опять повторяю: одну дозу надо дать Хлюпику! — решительно заявил Валик. — Сейчас ему пять лет, а собаки в среднем живут до двенадцати. Через десять-пятнадцать лет действие экстракта будет доказано на живом ходячем факте. Сейчас нам нет смысла шуметь о своём долгожительстве, но в будущем оно нам ой какую службу сослужит! Мы все великими людьми станем. — Во головизна-то у Валика работает! — восхитился дядя Филя. — Мы все великими будем, а Хлюпик наш ходячим фактом будет — с хвостом! — Жаль на собачонку экстракт тратить, — высказался я. — Павлик, если мы тебе такую милость оказали, жизнь вечную-бесконечную бесплатно выдали, так ты не думай, что наши дела имеешь право решать, — обиделась тётя Лира. — Я, может, давно уж мечтаю, чтоб Хлюпик за свою честность никогда не помирал. Любимчик её был тут как тут. Слыша, что упоминают его имя, он вылез из-под стола, разлёгся посреди комнаты и притворно зевнул. Потом подошёл к хозяюшке и требовательно тявкнул. — Чует, умница, что о нём разговор! Всё-то Хлюпик понимает! — заумилялась тётя Лира. Затем принесла из кухни чистую тарелку, поставила её на пол и вылила в неё содержимое одного из стаканов. — Пей, Хлюпик! Пей, ангельчик честный! Пёсик неторопливо, без жадности начал лакать инопланетную жидкость. Опустошив тарелку, он благодарно икнул. — А шестую дозу кому? — спросил я. Ответом было неловкое молчание. Потом дядя Филя, потупясь, произнёс: — Не стоит нам этим питьём с чужими людьми делиться. Подведут. Нельзя нам счастье своё упускать. — Фроське надо дать, — предложил Валик. — Тогда у нас два живых документа будут: собака и кошка. — А и верно, чем Фроська хуже Хлюпика, — согласился дядя Филя. — Сколько она мышей-то переловит за миллион лет! Не счесть!.. Лариса, покличь-ка её. Тётя Лира прошла сквозь кухню на крыльцо и стала кликать: — Фроська! Фроська! Фроська! Кушать подано! Потом вернулась в комнату и заявила: — Опять она шляется где-то, шлындра несчастная!.. Ну, кошка, через блудность свою потеряла ты жизнь вечную! Время шло, а шестой стакан всё стоял на столе. Наконец дядя Филя предложил дать эту дозу поросёнку — пусть и он у нас будет долгожитель, про запас. И тётя Лира отнесла стакан в сарайчик. — Ну как? — спросил её Валик, когда она вернулась. — Приемлет он вечность? — Налила ему в корытце — он сразу и вылакал. Талантами не обладая,С копыт не стряхивая грязь,При жизни ты, свинья младая,В бессмертье лихо вознеслась! — Теперь нас, значит, шестеро, — подытожил дядя Филя.
XIX
Я вышел из дома. Всё в мире было по-прежнему и всё на своих местах. Картофельные грядки, деревья, времянка, сарайчик — всё обыкновенное, настоящее. И на небе та же лёгкая, не предвещающая дождя дымка. Я посмотрел на часы и удивился, даже испугался: лишь час с небольшим прошло той минуты, когда из-под земли вылез чешуйчатый агрегат. Надо обдумать всё это, переварить в покое, подумал я и открыл калитку. Пройдя по улице посёлка, свернул на неширокую, поросшую сорной травой грунтовую дорогу и долго шёл по ней; я знал, что она ведёт к кладбищу. Вскоре на взгорье показалась красная кирпичная церквушка с одноярусной колокольней. Дойдя до погоста, ничем не ограждённого, я долго глядел на сбегающие в низинку покосившиеся кресты. «Пчёлы не жалят мёртвых», — всплыла в памяти вычитанная где-то фраза. А меня пчёлы будут жалить миллион лет. Люди будут рождаться и умирать, умирать, умирать, и Эла тоже умрёт, а я буду жить, жить, жить, жить… Мною овладело смутное чувство вины. — Я не виноват перед вами, — произнёс я вслух, обращаясь к ушедшим. — Я не виноват. Всё произошло слишком быстро. Когда я вернулся в Филаретово, то первым, кого увидал у дома Бываевых, был Валентин. Он подкачивал камеру своего велосипеда; к багажнику он успел приторочить объёмистую корзину. Валик весело поведал мне, что едет на станцию Пронино, там неплохой привокзальный буфет. Бываевы решили чин-чинарем отметить сегодняшнее событие. Тётя Лира отвалила на это мероприятие свои похоронные («смерётные») деньги. — У тебя в передней вилке трещина, — напомнил я ему, — возьми велик у Рамушевых, на этом ты рискуешь сломать себе шею. — Э, всё равно, — отмахнулся он. — Авось целым вернусь. — Прикосновение к вечности не сделало его более осторожным. — Может, пешком вместе сходим в Пронино? — предложил я. — Я тебе помогу покупки нести. — Не, подмоги не треба… И вообще никакой помощи мне теперь не надо. Ты, Пауль, можешь прекратить своё шефство надо мной в смысле грамматики. Окунусь на второй год — не беда, потом наверстаю. У меня теперь впереди вагон времени. И даже не вагон, а чёрт знает сколько составов. В этот момент из окна выглянула тётя Лира. — Павлик, в одиннадцать вечера приходи! Никуда не пропадай смотри! Будем отмечать! — Но почему в такое позднее время? — удивился я. — Раньше нельзя. Вдруг соседи зайдут или кто. А в одиннадцать все уже спят в посёлке.
XX
В назначенный час я постучался в дверь Бываевых. Послышались осторожные шаги. Тётя Лира наигранно сонным голосом, не отодвигая засова, тихо спросила: — Кто там? Мы уже спать легли. Я назвался, и она сразу впустила меня. Потом выглянула за дверь и, убедившись, что никого поблизости нет, что никто не видел моего прихода, снова закрыла её на засов. В комнате глазам моим предстал Стол. На нём стояло несколько бутылок шампанского, а посерёдке красовался торт. Стеклянные вазочки были заполнены конфетами «Каракум», «Белочка», «Элегия» и «Муза». Остальная поверхность скатерти была буквально вымощена тарелками и тарелочками со всякой снедью. Тут хватило бы на десятерых, а нас было только четверо, не считая Хлюпика. Пёсик с голубым бантом на шее — по случаю праздника — важно возлежал на сундуке. Он был уже сыт по горло. — Богато! — сказал я, садясь за стол. — Чего только нет! Даже кальмары в банке! — Икры нет, Павлик, — с лицемерно хозяйской скромностью посетовала тётя Лира. — Икры, вот чего нам не хватает. — И до икры доживём! Главное теперь — не теряться! — бодро изрёк дядя Филя и, подмигнув супруге, принялся открывать шампанское. Но дело не пошло — всю жизнь он имел дело с иной укупоркой. За бутылку взялся Валик. Он долго возился, наконец пробка выстрелила в стену и рикошетировала в Хлюпика. Тот презрительно поморщился. — Так жили миллионеры! — воскликнул Валентин, разливая вино в стаканы. — Ведь мы теперь миллионеры! — Ну, чокнемся за вечное здоровье! — провозгласил дядя Филя. — Чур, до дна. Мы сдвинули стаканы, выпили. Дядя Филя крякнул, но кряк получился какой-то неубедительный. — Градусенков мало, — буркнул он, наливая себе по второй. — Смотри, дедуля, не надерись. Шампанское — опасное вино, — полушутя предупредил Валик, откупоривая новую бутылку. — Не указывай! Молод, чтоб учить меня! — Сейчас молод, а через тысячелетье мы с тобой почти уравняемся, — отпарировал Валентин. — Тебе будет тысяча пятьдесят девять, а мне — тысяча восемнадцать. — А ведь верно! Вот это да — уравняемся! — изумлённо произнёс дядя Филя и, опережая остальных, опрокинул в себя очередной стакан. Тётя Лира пила и ела молча, ошеломлённая значительностью события. И вдруг заплакала, стала жаловаться сквозь слёзы: — Поздно лекарство это пришло… Молодости-то через него не вернуть, всю жизнь вековечную старенькой прохожу… — Веселья мало! — закричал захмелевший дядя Филя. — Заведу-ка я свои пластиночки. Когда-то, работая в пункте по скупке утиля, он отобрал несколько заигранных, но совершенно целых пластинок. Он очень берёг их. И вот теперь включил электропроигрыватель, поставил на него диск. Игла долго вслепую брела по какому-то шумному тёмному коридору. Наконец выделилась мелодия, прорезался голос певца: «Ночью, ночью в знойной Аргентине…» — И в Аргентине побываем! Не унывай, Ларка! — воскликнул Филимон Фёдорович. — Теперь это вполне реально, — подтвердил Валик. — Аргентина от нас не уйдёт. — Бомбоубежище надо копать — вот что надо в первую очередь! — испуганно объявила тётя Лира. Довоенная пластинка напомнила ей войну. — Права ты, умница моя! — умилённо согласился дядя Филя. — Оно, конечно, войны, может, и не будет, — а мы в бомбоубежище нашем картошку хранить будем. Нам теперь хозяйство с умом вести надо! С умом! Человек был наг рождён,Жил без интереса, —А теперь он награждёнРадостью прогресса! Тем временем Валик выдвинул ящик комода и, покопавшись там, вытащил отрез холста и похоронные туфли тёти Лиры. Обмотавшись холстиной и переобувшись в эти самые тапочки, он принялся отплясывать нечто вроде шейка. Картонная подошва от левой туфли сразу оторвалась, а он знай пляшет. — Ой, озорник! — захохотала тётя Лира. — Гляди, совсем стопчешь! — Тебе, бабуля, эти шлёпанцы теперь ни к чему! Теперь ты миллионерша! — крикнул Валентин, убыстряя темп. Хлюпик спрыгнул с сундука и с лаем стал прыгать вокруг танцора. И вдруг, поджав хвост, забился под стол, умолк. — А может, зря мы микстуру эту приняли, — высказалась тётя Лира. — Жили бы, как все, и померли бы, как все… Грех мы перед людьми на души взяли. И она снова заплакала. Но потом начала смеяться. Она была уже сильно под хмельком. Вскоре я незаметно покинул пир, пошёл во времянку и там уснул. И приснился мне сон. На этот раз в нём архитектуры почти и не было. Погожим летним днём иду я по родной Большой Зелениной. Иду просто так, прогуливаюсь в порядке самообслуживания. Шагаю скромно, глаз на девушек не пялю, размышляю о чём-то умозрительном. Но невольно замечаю, как встречные прохожие оживляются при виде меня, как неожиданная радость озаряет их лица. А те, которые по двое идут, начинают перешёптываться: «Это сам Глобальный! И ведь ничуть не гордый, совсем не кичится своей кипучей славой!» Мамаша какая-то симпатичная шепчет своей дочке: «Люся, запомни этот текущий момент на всю жизнь: перед нами — сам Глобальный!» Вдруг, завизжав тормозами, останавливается белая свадебная «Волга» — с лентами, с двумя кольцами на крыше. Жених в аккуратном костюме, невеста в нейлоновой фате выскакивают, кидаются ко мне, объятые счастливой паникой: «Благословите нас, Глобальный!» Я благородно, без сексуального подтекста, одариваю обаятельную невесту культурным братским поцелуем. Все проспекты и бездорожья,Все луга, и поля, и лес,Вся природа — твоё подножье,Ты — царица земных чудес! Осчастливленная пара едет дальше, а я, под аккомпанемент восторженных шепотов и возгласов, вступаю на мост — и вдруг я на Крестовском острове, на стадионе. Там уже минут двадцать идёт футбольный матч «Зенит» — киевское «Динамо». Все скамьи заняты, утрамбованы болельщиками; не то что яблоку — маковому зёрнышку упасть некуда. Но билетёрша узнаёт меня: «О, нет меры счастью! Нас посетил Глобальный!» Она ведёт меня на трибуну, спрессованные болельщики размыкаются, выделяют мне место. Я сажусь и спрашиваю соседей, какой счёт. «Два один в пользу „Зенита“!» — торопливо хором отвечают мне. «Это хорошо!» — говорю я. По рядам проносится шёпот: «Это он! Сам Глобальный! Он сказал: „Это хорошо!“ Радость-то для нас какая!» Теперь сто две тысячи зрителей смотрят уже не на футбольное поле, а на меня. Раздаётся бешеный гром аплодисментов, футболисты в недоумении: они сначала подумали, что это им за что-то хлопают. Но вот и до них дошло-доехало, кто здесь сегодня виновник торжества. Они прерывают игру — тут уж не до мяча — и присоединяются к аплодирующим. «Хо-тим сти-хов! Хо-тим сти-хов!» — начинает скандировать весь стадион. Вратари соревновавшихся команд покидают свои посты, идут ко мне, под руки выводят меня на середину поля. «Прочтите что-нибудь оптимистическое!» — шепчет мне на ухо один из голкиперов. В благоговейной тишине слышится мой голос, звучат проникновенные строки: Бык больше не пойдёт на луг,В быка добавлен перец, лук…Я ем убитого быка —Ведь я ещё живой пока! И вдруг нет футбольного поля, нет стадиона. Я стою на невысоком беломраморном пьедестале посреди огромной площади, обрамлённой модерновыми высотными зданиями. Я стою на пьедестале —но я не статуя: этот постамент воздвигли мне при жизни моей. По выходным я прихожу сюда, чтобы лично общаться с почитателями моего таланта. Площадь кишит народом. Здесь и мои современники по перу, и классики всех времён и народов, и читатели изо всех стран и континентов. У каждого в руке — книга моих стихов. Сегодня я даю автографы. Подходит Пушкин, протягивает мне свежее издание моих стихов и поэм. «Великому — от равного», — делаю я уважительную надпись на титульном листе и расписываюсь. Александр Сергеевич очень доволен, улыбается. Потом ещё некоторым отечественным классикам даю надписи, но этим уже построже. Вдруг подкатывается ко мне изящная экскурсоводица. У неё слёзная мольба: хочет, чтобы я обслужил вне очереди группу интуристов, которые явились в Ленинград специально для того, чтобы заиметь моя автографы. «Что ж, если широкая публика не возражает, я согласен», — отвечаю я. Иностранные гости выстраиваются в отдельную очередь, и я даю свои автографы Гомеру, Данте, Шекспиру и некоторым другим. Затем произношу для них краткий спич, в котором призываю их повышать качественность творческой продукции, не жалея на то труда, времени и даже жизни — одним словом, работать на совесть. Не выполнив плана по ловле мышей,К русалкам отправился кот, —И ветер, рыдая среди камышей,Поэта к работе зовёт! Интуристы, тайком утирая слёзы, садятся в комфортабельный автобус и уезжают, а я продолжаю подписывать свои книги читателям. Тут вижу — Шефнер ко мне подходит. Старый уже, в очках. И притом — под градусом. Видать, из зависти выпил. «Перешиб я вас, Вадим Сергеевич! Ох как перешиб! — говорю ему. — Автограф-то дам, рука не отсохнет, но на близкое знакомство не напрашивайтесь». Человек ты, или ангел,Или нильский крокодил —Мне плевать, в каком ты ранге,Лишь бы в гости не ходил.XXI
Проснулся я не потому, что выспался, а от головной боли. С тоской подумал, что нужно одеваться, и вдруг обнаружил, что лежу на раскладухе одетым. Тогда я перевернулся на другой бок, лицом к стене. Вставать не хотелось. На правах живого классикаПодремлю ещё полчасика;На правах живого генияБуду спать без пробуждения. Потом мне пить очень захотелось. Я поднялся, направился к дому Бываевых. Валентин сидел на крыльце, крутил транзистор. Какая-то похожая на икоту музыка выдавливалась из чёрного ящичка. Глаза у Валика были осоловелые. — Начинаются дни золотые, начинаются будни миллионеров! — объявил он. — Бабуля спит без задних, перебрала малость. А у дедули сильный перебор, он ведь вчера и водки втихаря хватил. Сейчас он приземлился у исторической ямы, харч в неё мечет… Надо бы проверить, как у него там дела. Мы направились к двум берёзам. Дядя Филя лежал, свесив голову в яму. Он дёргался и стонал. Его рвало. Звук ножниц и ножейТы слышишь в слове «жисть».Чтоб не было хужей —Ты с водкой раздружись! Мы пошли обратно, к дому. Сели на крыльцо, и Валик, выключив транзистор, спросил меня: — О чём призадумался, Пауль? О планах на будущее в разрезе миллионнолетней жизни? — Тут есть о чём призадуматься, — ответил я. — Например, о взаимоотношениях с некоторыми людьми. — Это ты об Эле? — с ехидной догадливостью подхватил Валик. — Бессмертный жених и смертная невеста. — Ну, какие мы жених и невеста… — Это я так сказал, с бухты-барахты. Но прошлым летом ты к ней очень клеился… Знаешь, если бы я любил какую-нибудь девушку по-настоящему, я бы этого инопланетного зелья пить не стал. Но я ещё ни в одну не влюбился. Мне просто с ними везёт. Сплошная инфляция. Действительно, с девушками Валентину везло. Я только не мог понять, чего хорошего они в нём находят. Через полчаса, напившись чаю, с посвежевшей головой вышел я из дому и направился в сторону Ново-Ольховки. И как-то незаметно для самого себя дошёл до дачи, где жила Эла. Она оказались дома. — Почему ты не пришёл вчера на Господскую горку? — спросила она. — Я думал — ты не придёшь, — неуверенно выдавил я из себя. — Ладно, давай зачеркнём распри и раздоры. Пойдём бродить. Мы вышли на улицу, потом свернули на полевую дорогу, потом пошли в лес. Долго шагали молча: я из-за того, что с мыслями собраться не мог, а Эла, наверно, просто потому, что не хотела нарушать лесную тишину. Затем у нас прорезался серьёзный разговор. Э л а. Не пора ли прервать молчание? Я. Хочешь, я задам тебе психологический тест в виде сказки? Э л а. Вычитал где-нибудь? Теперь кругом тесты и тесты… Ну, я согласна. Я. В одном королевстве жил престарелый король и с ним — королева. Это были неплохие люди. Всё в их жизни шло в общем-то нормально, но их угнетало сознание, что каждый день, даже удачный, приближает их к смерти. Придворный главврач пичкал их всякими лекарствами для продления жизни, но они отлично понимали, что когда-нибудь их всё равно обуют в белые тапочки. Но вот однажды королевская чета в сопровождении наследного принца и большой свиты отправилась в дальний лес на охоту… Э л а. Поймала! Сперва ты сказал, что они неплохие люди, а теперь говоришь — отправились на охоту. Хорошие люди не станут охотиться для собственного удовольствия. Я. Конечно, любительская охота — это разрешённый законом садизм. У двуногого двустволка,Он убьёт и лань, и волка,Он убьёт любую птицу,Чтоб не смела шевелиться. Но сами король с королевой этим делом не занимались, это их челядь стреляла в зверей. А королевской чете это был просто предлог для верховой прогулки. И вот в лесу они вместе с наследным принцем незаметно отделились от свиты, чтобы побеседовать о своих династических делах. Постепенно кони завезли их в глухую чащобу. Они очутились на полянке, где стояла ветхая избушка. Из неё вышел старый мудрый кудесник… Э л а. Любимец богов? Я. Может — богов, а может — наоборот. Этот колдун заявил королю и королеве: «Вы явились как раз вовремя. Ваши тайные желания будут исполнены. У меня имеется в наличии пять волшебных яблок. Они доставлены мне с неба. Живое существо, съевшее яблоко, становится бессмертным. Вот вам эти фрукты — их надо съесть не позже получаса, иначе они не окажут действия». И тогда король, королева и принц немедленно слопали по яблоку. Четвёртое королева скормила своему любимому коню.thelib.ru
Тишина — рассказ Радия Погодина — Сказки. Рассказы. Стихи.
Рассказ Радия Погодина
Дом стоял на отшибе, у самого леса. Домишко маленький, без крыльца. Стены срублены из толстых, серых от времени брёвен. Из пазов торчал голубоватый мох. В домике одна комната. Если загородить её мебелью, она покажется не больше спичечного коробка. А сейчас хорошо − комната пустая. Только в углу лежат друг на друге два жарко-красных матраца.− Тишина, − сказал Анатолий.−− Благодать, − сказал Кирилл. − Для ушей здесь курорт…В пяти шагах от домишки лес: ели, укутанные в колючий мех, мускулистые сосны, берёзы в бело-розовом шёлке. Простодушный родник выбивался из-под земли и тут же прятался в междутравье, ослеплённый солнцем.Кирилл привёз с собой краски, холсты и картоны. У Анатолия − чемодан толстых и тонких научных книжек. Вот и весь багаж, если не считать рюкзака, набитого съестным припасом.Кирилл и Анатолий бродили вокруг дома, жевали траву − все дачники жуют траву, − мочили волосы родниковой водой, лежали под деревьями.Тишина вокруг была мягкая, ласковая; она будто гладила по ушам тёплой пуховкой.
Анатолий поднял руку, сжал пальцы в кулак, словно поймал мотылька, и поднёс кулак к уху Кирилла.
− Слышишь?
− А что?
− Тишина. Её даже в руку взять можно, − Анатолий улыбнулся и разжал кулак.
− Я есть хочу, − сказал Кирилл. Он подумал, поглядел на старые брёвна, на крышу из чёрной дранки. − Слушай, в нашем доме чего-то недостаёт.
− Чего?
− Пойдём посмотрим…
Они вошли в дом. Тёплые половицы блестели, словно залитые лаком. Толстый шмель кружился вокруг рюкзака.
− Знаю, − сказал Кирилл. − У нас нету печки.
Анатолий лёг прямо на пол, сощурился под очками, набрал воздуха в грудь. Грудь у него плоская, вся в рёбрах, будто две стиральные доски, поставленные шалашом.
− Проживём без печки. Подумаешь, горе какое!
− А где мы будем кашу варить?
− А мы не будем кашу варить. Давай питаться всухомятку.
− Нельзя. У меня желудок, − ответил Кирилл.
− Тогда давай сложим очаг во дворе. − Анатолий воодушевился, вытащил из рюкзака пачку печенья. − Очаг − основа культуры. Начало цивилизации. Очаг − это центр всего. − Когда в пачке не осталось ни одной печенины, он вздохнул с сожалением. − Давай всухомятку? Не надо жилище портить.
− Дом без печки − сарай, − упрямо сказал художник.
Анатолий опять набрал полную грудь лесного воздуха, потряс головой:
− Воздух здесь какой…
− Ага, − согласился Кирилл. − Пойдём к председателю, пусть нам поставят печку.
Они пошли в деревню − мимо жёлтой пшеницы, по островкам гусиной травы, мимо васильков и ромашек. Ласточки на телеграфных проводах смешно трясли хвостиками. Наверно, их ноги щипало током, но они терпели, потому что лень летать в такую жару.
В деревне тоже было тихо. Все в полях, на работе. Только в окошке конторы, как в репродукторе, клокотал и хрипел председательский голос:
− Обойдётесь. Здесь один трактор. Силос уминает.
Председатель помахал гостям телефонной трубкой.
− Плату принесли? Заходите.
У небольшого стола, заваленного накладными, актами, сводками, сидела девушка. Она плавно гоняла на счётах костяшки.
− Понравился домик? Отдыхайте… Хибара для хозяйства непригодная, я её для туристов оборудовал. Сима, прими у товарищей плату за помещение.
Девушка отодвинула счёты.
− У нас нет печки, − сказал Кирилл.
− Чего?
− Печки у нас нет.
Председатель вытер шею платком. Девушка обмахнулась листочком. Они будто не поняли, о чём идёт речь.
− Жара, − сказал председатель.
− Всё равно, − сказал Кирилл. − Плату берёте, а дом без печки − это сарай. На чём мы будем пищу варить?
Председатель страдальчески сморщился:
− Какая тут пища! Тошнит от жары.
− У меня язва, − сказал Кирилл, − мне горячая пища нужна.
Грохнув, распахнулась дверь. Плечистый детина втащил в контору мальчишку.
Девушка-счетовод быстро поправила кудряшки, подпёрла пухлую щёчку указательным пальцем.
Детина тряс мальчишку с охотничьим рвением.
− Во! − рокотал он. − Попался!
− Чего тащишь?! − кричал мальчишка.
Контора заполнилась их голосами. Сразу стало веселее и прохладнее.
Парень толкнул мальчишку на табурет.
− Чума! Пятый раз с трактора сгоняю…
− Потише. За версту слышно, как орёшь, − огрызнулся мальчишка, заправляя майку под трусики.
− Зачем на трактор полез?! − снова загремел парень. Голос у него как лавина: услышишь такой голос − прыгай в сторону. Но мальчишка не дрогнул.
− Сам только и знаешь возле доярок ходить. А трактор простаивает.
Девушка-счетовод дёрнула счёты к себе. Костяшки заскакали туда-сюда, хлёстко отсчитывая рубли, тысячи и даже миллионы. Парень растерялся.
− Сима, врёт! Ей-богу, врёт. Только попить отошёл.
Мальчишка скривил рот влево, глаза скосил вправо. Лицо у него стало похоже на штопор.
− Попить, − хмыкнул он. − За это время, сколько ты возле доярок ходил, три бидона молока выпить можно.
Костяшки на счётах заскакали с электрическим треском.
− Сима, врёт!!! − взревел парень.
Девушка медленно подняла голову. Лицо у неё было надменным; она даже не посмотрела на парня.
− Сводки в район посылать? − спросила она.
− Эх, − сказал председатель. − Скорее бы, Ваня, тебя в армию взяли. Иди силос уминай. Как ещё узнаю, что трактор простаивает, в прицепщики переведу.
− Я что, я только попить… − Парень показал мальчишке кулак величиной с капустный кочан.
Мальчишка бесстрашно повёл плечом.
− Я тебя сюда не тащил. Клавка тебя с фермы выгнала, так на мне хочешь злость сбить.
Счёты взорвались пулемётным боем. Парень махнул рукой и выскочил из конторы.
Председатель подошёл к мальчишке, защемил его ухо меж пальцев. Мальчишка поднял на него глаза, сказал, морщась:
− Не нужно при посторонних.
Председатель сунул руку в карман.
− Ладно. Я в поле тороплюсь. Передай отцу от моего имени: пусть он тебе углей горячих подсыплет в штаны.
− А с печкой-то? − спросил Кирилл. − С печкой-то как?
− Никак, − сказал председатель; он распахнул дверь. На краю деревни стояли новенькие, обшитые тёсом дома. Шиферные крыши на них в красную и белую клетку.
− Все без печек. Люди в деревню прибывают. А печник один.
− Печника в райцентр переманили, халтурить, − сказала девушка-счетовод. − Вчерась уехал.
− Я ему уши к бровям пришью! − Председатель яростно грохнул ладошкой по шкафу, потом повернулся к Кириллу: − Мы вам мебель дадим. Табуретку…
* * *
Чай приятели вскипятили на костре, послушали, как засыпает лес, и сами уснули на душистых матрацах из жарко-красного ситца.
Утром Анатолий открыл глаза первым. На табуретке, посреди комнаты, сидел вчерашний мальчишка, листал книгу и дёргал время от времени облупленным носом. На одной ноге у него была калоша, привязанная верёвочкой; другая нога босая. Между пальцев застряла соломина.
− Очень приятно, − сказал Анатолий. − Ты вломился в чужое жилище без стука. Ты варяг.
Мальчишка поднялся, аккуратно закрыл книгу.
− Здравствуйте. Вы хотели сложить печку?
− Мы и сейчас хотим, − оживился Кирилл. − Этот печник − твой отец, что ли? Он приехал?
Мальчишка глянул на художника с сожалением, извлёк из-за пазухи верёвочку и молча принялся обмерять дом.
− Хороша кубатура. По такой кубатуре русскую печку вполне подходяще.
− Нельзя ли поменьше? − угрюмо спросил Анатолий.
− Можно. Вам какую?
− А какие бывают?
Мальчишка посвистел дупловатым зубом и принялся перечислять:
− Русские бывают, хлебы печь. Голландки бывают − это для тепла. «Буржуйки» бывают, они для фасона больше… Времянки ещё.
Анатолий перебил его, направляясь к дверям:
− Нам нужно кашу варить. Мой товарищ поесть мастер.
− Для каши самое подходящее − плита.
Плита не понравилась Кириллу.
− Нет. Мы здесь будем до осени. Осенью ночи холодные. А мой товарищ, сам видишь, тощий. Он холода не переносит. У него сразу насморк. Нам что-нибудь такое соорудить, с прицелом.
− Если с прицелом, тогда вам универсальная подойдёт, − заключил мальчишка. Он опять вытащил верёвочку, но на этот раз обмерил пол и начертил посреди комнаты крест.
− Здесь ставить будем… А может, вам русскую лучше, чтобы хлеб печь? Может, вам осенью хлеб понадобится?
− Зачем? Хлеб в магазине купить можно.
Мальчишка почесал вихрастый затылок.
− Как ваше желание будет. Я подумал, − может, вы своего хлеба захотите. Если бы магазин у бабки Татьяны хлеб брал, тогда бы другое дело. У бабки Татьяны хлеб вкусный. А сейчас в магазине только приезжие берут.
За дверью загремело. С порога покатились ржавые вёдра.
− Чего ты здесь наставил?! − кричал Анатолий.
− Вёдра. Глину носить и песок, − невозмутимо ответил мальчишка. − Сейчас за глиной пойдёте.
Анатолий вошёл в комнату, надел очки.
− Как это пойдёте? А ты?
− У меня других делов много… Подсобную работу завсегда хозяева делают. Иначе мы за неделю не управимся.
Мальчишка привёл их к реке, к высокой песчаной осыпи.
− Здесь песок брать будете, − сказал он. − Ещё глину покажу.
Он пошёл дальше вдоль берега. Анатолий попробовал воду в речке.
− Мы сюда отдыхать приехали?
− А что? − ухмыльнулся Кирилл. − Тебе тяжело, хочешь, я твой вёдра понесу?
Анатолий громыхнул вёдрами и побежал догонять мальчишку.
Мальчишка остановился в кустах в низинке. Кусты опустили в реку тонкие ветки. Они будто пили и не могли напиться. Осока шелестела под ногами, сухая и острая. Мальчишкины ноги покрылись белыми чёрточками. У Кирилла и Анатолия ноги были бледные, незагорелые. И от этого становилось тоскливо.
− В нашей деревне гончары жили, − говорил мальчишка не торопясь, с достоинством. − Горшки возили на ярманку. У нас глина звонкая. − Он остановился возле ямы, бросил в неё лопату.
− Тут брать будем. Потом за гравелем сходим.
− «Ярманка, гравель», − передразнил его Анатолий, взял лопату, стал копать, осторожно, как на археологическом раскопе.
− Зачем гравий? − спросил Кирилл, разминая в пальцах кусочек глины.
− Гравель для фундамента. Когда на электростанции агрегат устанавливали, мы с дядей Максимом заливали фундамент. Гравель хорошо цемент укрепляет.
− Да гравий же! − крикнул Анатолий и добавил потише, стыдясь своего взрыва: − Ты двоечник, наверное.
Мальчишка обиженно посмотрел на него.
− Ну, гравий. − Он насупился и сказал сердито: − Кто так копает?.. − отобрал у Анатолия лопату, сильно и резко вогнал её ногой, отвалил пласт глины и шлёпнул в ведро. − Вот как нужно.
Кирилл засмеялся.
− Ты на него не кричи. Он отдыхать приехал. Он слабый… − Кирилл показал мальчишке смешного глиняного чёртика.
Мальчишка сказал:
− Глупости, − и пошёл через кусты к деревне.
Анатолий долго смотрел ему вслед.
− Меня, археолога, он ещё копать учит!
− А что? − усмехнулся Кирилл, повертел в руках чёртика и зашвырнул в кусты.
Один раз взойти на обрыв, может, не так уж и трудно, учитывая даже полные вёдра сырой глины. Второй раз тяжелее. Третий раз Кирилл ставил вёдра перед собой, потом, придерживаясь за них, передвигал ноги. Он добрался уже почти до верха. На самой вершине − сосна. Песок из-под её корней давно выполз. Сосна раскинула ветки в сторону. Она словно знала, что рано или поздно ей придётся лететь с крутизны к речке. Кирилл сделал ещё один шаг. Песок пополз из-под его ног. Кирилл выпустил вёдра и уцепился за корни сосны.
− Берегись! − закричал он Анатолию.
Где тут беречься, если ноги по колено в песке, если они дрожат вдобавок. Вёдра пролетели кувырком мимо Анатолия, выбили у него из рук его собственные вёдра и остановились у самой реки.
Четыре ведра лежали внизу под обрывом. В каждом по пуду.
Анатолий подполз к Кириллу, сел рядом с ним.
− Давай удерём, а? Плюнем на всё и удерём в леса…
− Мне нельзя, у меня язва, − печально ответил Кирилл.
Они приспособились носить вёдра на палке. Повесят вёдра на шест, шест взгромоздят на плечи. Это не легче, да и качает из стороны в сторону.
Куча глины и куча песка росли перед домом. Росли они медленно. Десять раз пришлось ходить к реке.
Когда они возвращались с последней ношей, кто-то крикнул почти над самыми их головами:
− Тпру!..
Кирилл и Анатолий остановились.
− Это уж слишком, − сказал Анатолий. − Заставляет работать и ещё издевается.
− Тпру! − снова раздался сердитый окрик.
Из-за кустов выехал мальчишка. Он стоял в телеге, напоминавшей ящик, и кричал на буланую лошадёнку. Лошадёнка тянулась к траве, обрывала листья с кустов, как капризная гостья, которой не хочется ничего и хочется попробовать всё, что есть на столе. − Садитесь, поехали, − сказал мальчишка. − А ну не балуй!
− Куда ещё?
− Садитесь, садитесь. Мне лошадь ненадолго выписали.
Подвода тряслась по дороге. Мальчишка деловито покрикивал на бойкую лошадёнку.
Кирилл и Анатолий сидели вцепившись в высокие борта телеги.
Тяжёлая пыль плескалась над лошадиными копытами, растекалась от колёс волнами.
− Давай, Толя, отдыхай. Какое небо над головой и цветочки!..
Анатолий хотел ответить насчёт неба, но тут телегу тряхнуло, и он ткнулся головой в спину вознице.
Мальчишка остановил лошадь.
Вокруг поля, перелески. На высоком бугре развалины старинной церкви. Церковная маковка валялась рядом. Она напоминала остов корабля, выброшенного бурей на мель.
− Здесь прежде деревня большая была, − сказал мальчишка. − Фашист в войну спалил. И церкву фашист разрушил… Хорошая была церква. Кино в ней пускать вполне можно…
Мальчишка спрыгнул на землю, подошёл к накренившейся стене и постучал по ней кулаком.
− Не знаете, случаем, какая раньше извёстка была? Я вот всё думаю − крепкая была извёстка.
Анатолий принялся объяснять, что старые мастера замачивали известь на несколько лет. Строили долго и дорого.
− Зато и стояла сколь надо. − Мальчишка вытряхнул из телеги солому, постланную, чтобы Кириллу и Анатолию было мягче сидеть.
− Прошлым летом я в РТС работал на водонапорной башне. Так нынче трещину дала… А ничего не придумали, чтобы быстро и надолго?
− Придумали, наверно, − ответил Анатолий. − По всей стране такое строительство идёт, а ты говоришь − не придумали.
− Я не говорю, − пробормотал мальчишка. − Грузите кирпич.
Кирилл и Анатолий нагружали телегу битьём, старались выбирать половинки.
− Хватит, − сказал мальчишка. − Лошадь не трактор. В другой раз сами поедете, без меня. Только в деревню не смейте. Я председателю наврал, что подвода нужна за вещами съездить на станцию… Я пошёл…
− Куда ещё? − крикнул Анатолий.
− А по делам, − невозмутимо ответил мальчишка.
Кирилл и Анатолий сгружали возле дома третью подводу. Собрались уже ехать за четвёртой, как появился мальчишка. Он притащил моток проволоки, несколько старых рессорных листов и ржавые колосники.
− Вот, − сказал он довольно. − Рессоры я у Никиты выпросил, у колхозного шофёра. Я с ним весной блок перебирал… Колосник мне кузнец дал, дядя Егор. Я с ним прошлой осенью бороны правил. А проволоку Серёга отмотал. Монтёр Серёга. Мы с ним проводку сегодня тянули по столбам.
− Слушай, с председателем ты ничего не делал? − ехидно спросил Анатолий.
− А что мне с председателем делать?
− Колхозом управлять, к примеру.
− Шутите. Для этого дела мотоцикл нужен, − с завистью сказал мальчишка. Почувствовав насмешку, он придавил глаза бровями и сказал строго: − Кирпич-то разобрать нужно. Битый отдельно. Половинки отдельно, целые кирпичины в особую кучу.
Кирилл и Анатолий принялись разбирать кирпичи.
Мальчишка поглядел на них, взял лопату и, ни слова не говоря, принялся копать яму.
− За водой сбегайте, − скомандовал он, даже не подняв головы.
Анатолий схватил вёдра.
− Не споткнись! − крикнул ему Кирилл.
Потом Кирилл бегал за водой. Потом опять Анатолий. Потом Кирилл бросал в мальчишкину яму песок, Анатолий − глину. Оба по очереди лили в яму воду. Мальчишка замешивал раствор.
− Видели, как надо? Теперь сами… Чтоб комочков не было… Давайте… − Он отдал лопату Анатолию, сам пошёл в домик обмерять пол.
Под вечер, когда Кирилл и Анатолий не падали лишь только потому, что вдвоём держались за лопату, а лопата накрепко завязла в растворе, мальчишка сказал:
− На сегодня хватит. Отдыхайте. Завтра приступим. − Взял коня под уздцы и повёл его по дорожке. − До свидания.
− До свидания, − сказал Кирилл.
− Молочка бы сейчас попить, − сказал Анатолий.
Приятели обождали, пока не замолк скрип колёс, и направились к деревне.
Они долго плутали по улицам в поисках дома, где, по их мнению, оказалось бы самое сладкое молоко.
Наконец они выбрали избу, с высокой крышей и с тюлевыми занавесками. Постучали по стеклу пальцем.
Из окна выглянула старуха. Крепкая − зубов полный рот. Морщины на её щеках всё время двигались, словно рябь на воде.
− Ой, родимые! Кто это вас так уходил? − спросила старуха, и все морщинки побежали у неё на лоб.
− Нам бы молочка, − сказал Анатолий, прислонясь к стене.
− И свежих огурчиков, − сказал Кирилл.
− Сейчас… Я вам и картошки горяченькой… − Старуха скрылась в окне.
Напротив ставили новый дом. Сруб был уже почти подведён под крышу.
Два мастера укрепляли последний венец: один старый, с давно не бритым подбородком, с усами, напоминавшими две зубные щётки; другой молодой, в линялой майке.
Анатолий нервно закашлялся.
− Варяг…
− Он, − кивнул Кирилл.
Мальчишка заметил их тоже. Он приподнялся на срубе, замахал рукой.
− Эй, эй!.. Подождите, дело есть…
Анатолий юркнул в кусты, Кирилл бросил на старухино окно голодный, печальный взгляд и шмыгнул за товарищем.
− Эй, эй!.. − крикнул мальчишка.
Старуха высунулась из окна.
− Вот молочко, − сказала она. − Вот картошка…
Кирилл и Анатолий бежали к своей хижине. В этот день приятели легли спать, даже не попив чаю.
Они ворочались на сенниках. Ломило кости, мускулы ныли и вздрагивали, словно через них пропустили электрический ток.
Они слушали, как гудят сосны, потерявшие под старость сон, как лопочет задремавший подлесок. В висках толкалась уставшая кровь. Кириллу мерещились громадные кирпичные горы, каждая величиной с Казбек, трубы всех размеров, водонапорные башни, телеграфные столбы, печи простые и доменные, города, небоскрёбы! И над всем этим возвышался мальчишка. Он шевелил губами и норовил обмерить весь белый свет своей верёвочкой.
Утро стекало с подоконника солнечными струями. Тёплый сквозняк шевелил волосы. На подоконнике сидел воробей. Он клюнул доску раз, клюнул два, сыто чирикнул и уставился булавочными глазами на спящих людей.
Кирилл пошевелился, открыл глаза и тотчас закрыл их. На табуретке посередине комнаты сидел мальчишка и перелистывал книгу.
− Здравствуйте, − сказал мальчишка.
Анатолий тоже открыл глаза.
− Уже, − сказал Анатолий.
Мальчишка ткнул пальцем в страницу.
− Ценные книги. И сколько в земле всякого жилья позасыпано. Я вот смотрю, как только человек образовался, − сразу строить начал. − Мальчишка окинул глазом кирпич, наваленный у порога, крыши, видневшиеся за полем.
− Видать, строительная профессия самая что ни на есть древняя. Впереди всех началась. Портные там, сапожники − это уже потом… Даже хлеб сеять после начали.
− Да, − промычал Анатолий, − ты прав, пожалуй. − Он впервые посмотрел на мальчишку с интересом, потом встал, кряхтя и охая.
− У вас тоже язва? − спросил мальчишка и торопливо добавил: − Наденьте очки, не то опять споткнётесь.
На полу лежала рама, сколоченная из досок.
− А это ты зачем приволок? − проворчал Кирилл. − Может, дополнительно к печке курятник хочешь соорудить?
− Для удобства размеров, − пояснил мальчишка. − Я её сегодня утром сколотил. Попросил у Матвей Степаныча досок. Он бригадир плотницкий.
Кирилл закутался в простыню.
− Ты с ним правление колхоза ставил. Я знаю…
− Шутите. − Мальчишка положил книгу, встал с табуретки. − Правление у нас каменное, сами видели. Мы ему на скотном дворе помогали. Там все ребята работали. Сейчас-то все наши в поле. Косят.
− А ты что же?
− Я по причине ноги. Ходить долго не могу.
Кирилл ещё плотнее запахнул простыню. Утро его почему-то не радовало. Он морщился, вытягивал шею, дёргал подбородком.
− Где ж ты ногу сломал? При самолётной катастрофе, конечно?
Анатолий глянул на Кирилла насмешливо.
− Шутите, − сказал мальчишка. − Мы в футбол играли − я на стекло напоролся. − Он прошёл в угол, развернул газетный свёрток, вытащил инструменты и гвозди.
− Чего вчера от бабки Татьяны убежали? Я вам костыли хотел дать…
− Костыли бы сейчас не помешали, − покряхтел Кирилл, поднимаясь с матраца.
− Ты как, нам позавтракать дашь или сразу за водой бежать, за кирпичом, может? − спросил Анатолий.
− Позавтракайте, − разрешил мальчишка, установил раму по меловым отметкам, прибил её к полу железными костылями. − Натощак работать трудно. Вон я вам кринку молока принёс.
Анатолий взял холодную кринку, взболтнул её и приложился к горлышку. Припадая на обе ноги, подошёл Кирилл.
− Дай мне.
− Чайку попьёшь. У тебя язва… − Анатолий отстранил Кирилла, повернулся к мальчишке: − Эй, варяг, поёшь с нами.
− Я ещё сытый. Я утром блины ел со сметаной. − Мальчишка вбил последний костыль. − Когда у вас печка будет, вы тоже блинами завтракать сможете.
− Блинами завтракать, − пробрюзжал Кирилл. − Дай молочка…
Анатолий передал ему кринку.
− Ладно. Говорить правильно он ещё выучится. Командуй, мастер, что делать?
− А много делать, − впервые улыбнулся мальчишка. − Кирпич носить, раствор месить. Работы хватит.
Кирилл допил молоко, поставил кринку в угол и схватился за поясницу.
− Ой! − сказал он. − Лучше бы всухомятку.
Работали в одних трусах. Кирилл и Анатолий носили воду, замешивали раствор. Когда печка с плитой поднялась мальчишке до пояса, он отложил мастерок и задумался, потом лёг на пол, достал из-за пазухи обломок карандаша, клочок мятой бумаги и принялся чертить.
Кирилл и Анатолий примостились на полу рядом с ним. Мальчишка чертил карандашом на бумаге, скрёб карандашом по своей голове, вздыхал и опять чертил. Он спросил вдруг:
− Вы много зарабатываете?
Кирилл и Анатолий переглянулись. Кирилл пошлёпал пальцем по оттопыренной губе. Анатолий загасил папиросу, сунув её в раствор.
− Бывают люди, много зарабатывают, а такие экономные. Ну, жадные, что ли, − сказал мальчишка.
− Вот почему ты перестал печку класть!
− Н-да… Вот, оказывается, что ты за личность… Не беспокойся, мы тебе заплатим как следует.
Мальчишка опустил голову, перевязал верёвочку на калоше.
− Я не к тому, − пробормотал он. − Мне деньги не надо. Я за интерес работаю. − Он пододвинулся к заказчикам. − Если вы много зарабатываете, почему бы вам не устроить электрическую печку? И грязи меньше, и за дровами ходить не нужно.
Мальчишка встал, подошёл к печке.
− Спираль нужно и регулятор. Правда, она току много употребляет. Мы такую с Сергеем-монтёром в инкубаторе делали. Но если вы хорошо зарабатываете…
− Ты это брось. Ты делай, что начал! − оборвал его Анатолий.
− А я что? Я делаю… Я только про интерес говорю. Деньги мне ваши не надо. − Он помигал белыми ресницами и пошёл к двери.
− Ты куда?! − крикнул Кирилл.
Мальчишка не ответил. Двери плотно закрылись за ним. Тишина.
На печке стояло ведро; оно протекало немного. Капли падали на пол − «кап, кап, кап…».
Анатолий поднялся, подцепил раствор из ведра, шлёпнул его на угол плиты и уложил кирпичину.
− Зря мальчишку обидели, − сказал он. − Зачем ты на него накричал?
− Это ты на него накричал, − огрызнулся Кирилл. − Ты на него второй день кричишь. Не разбираешься в людях.
− Ты разбираешься. − Анатолий положил ещё одну кирпичину. − Давай догоним его. Объясним: мол, вышло недоразумение.
Они выскочили из домика. Кирилл крикнул:
− Эй!.. Эй!..
Никого вокруг.
− Эй, ты!.. − снова закричал Кирилл. − Слушай, а как его зовут?
− Варяг, − смущённо сказал Анатолий.
Конечно, отыскать такого заметного мальчишку в деревне − дело простое. Спросил, и каждый ответит.
У скотного двора приятели встретили доярок в белых халатах.
− Простите, − сказал Анатолий. − Вы не скажете, где тут мальчишка живёт?
− Какой? − спросила красивая девушка с ямочками на щеках.
− Такой…
− Майка выцветшая, трусы обвислые, − пришёл на подмогу приятелю Кирилл. − Нос вроде фиги… Голова не стриженная давно.
Девушка засмеялась.
− У нас все такие. Их сейчас стричь некогда. Мы их по весне вместе с овцами стрижём.
Засмеялись и другие доярки.
− А девчат вы не ищете? − Подталкивая друг друга, они протиснулись в дверь.
− У него на одной ноге калоша, верёвочкой привязанная! − крикнул Кирилл.
Девчата за дверью захохотали ещё громче.
Кирилл и Анатолий упрямо шагали по улицам. Улиц в деревне немного. Одна, другая − и всё тут.
− Культурные городские люди, − ворчал Анатолий. − Даже имени не спросили. Позор!
Возле правления колхоза стоял трактор. Мотор работал на малых оборотах, пофыркивал и иногда встряхивал машину. К трактору была прицеплена самосвальная телега с громадным возом сена. Коза, встав на задние ноги, теребила сено. А возле крыльца стояли тракторист и девушка-счетовод.
Увидев тракториста, Кирилл и Анатолий воспряли духом.
− Этот мальчишка… Где он живёт? − спросил Анатолий. − Тот, помните?
− Помню, − пробурчал парень свирепо. − Эта чума вон в том доме обитает. Его Гришкой зовут…
− Спасибо, − сказал Кирилл.
Они с Анатолием пошли было, но парень окликнул их:
− Постойте. Его сейчас дома нет. Он у бабки Татьяны.
Дом бабки Татьяны оказался тем самым, где Кирилл и Анатолий просили молока. На стук им никто не ответил. Они вошли в просторные чистые сени, остановились на пороге комнаты.
В комнате чисто. Пол устлан стираными дорожками. На стене два плаката по животноводству, старая икона и портрет Ворошилова в военной форме. Скатерть на столе откинута. На газете наполовину разобранная швейная машинка старинного образца.
− Гришка! − позвал Анатолий тихо.
Молчание. Только край занавески шуршит по обоям.
− Гришка! − позвал Кирилл.
Опять тишина.
За их спинами открылась дверь. Вошла бабка Татьяна.
− А-а-а, − сказала она. − Здравствуйте… За огурчиками зашли?
− Нет, огурчики потом. Мы Гришку ищем.
− Гришку? Чего же его искать? Вон он, машинку налаживает. − Бабка подошла к дверям, глянула в комнату. − Только что был… Меня вот за маслом послал к Никите Зотову, к шофёру. Говорит, принеси солидол. Без него не получится… − Бабка поставила баночку с маслом возле машинки, посмотрела туда, сюда. − Вы проходите, садитесь… Я вас молочком топлёным угощу.
Кирилл и Анатолий прошли к столу. Бабка вытерла руки о фартук и засеменила за перегородку к печке. Вдруг она громко вскрикнула и выскочила обратно.
− Кто там?
− Где?
− Там, − сказала старуха испуганным шёпотом и показала локтем за перегородку. Она смотрела на гостей со страхом и недоверием. − А куда ж вы вчерась, кормильцы, удрали?..
Кирилл и Анатолий встали из-за стола.
Старуха попятилась, потом шустро подскочила к окну.
− Иван! Иван! Спасай! − завопила старуха, откинув занавеску. − Я ж тебе говорю, − спасай, окаянный!
Кирилл и Анатолий подошли к русской печке.
На шестке, между чугунов и сковородок, топтались два громадных валенка, перепачканные в золе и саже. Один валенок приподнялся. Из пятки у него выбивался дымок. Вероятно, пятку прожгло углем. Анатолий решительно постучал по валенку согнутым пальцем.
− Слушайте, товарищ.
Валенок опустился, выдавив из пятки ядовитое облачко дыма.
Анатолий постучал ещё раз.
− Эй, что вы там делаете?
− Где?.. Что случилось? − послышались голоса в соседней комнате.
В дверях показались бабка Татьяна, тракторист и девушка-счетовод.
− Вот они. − Бабка победно подбоченилась. − А третий ихний в печке шарится. Я их ещё вчерась приметила. Не наши люди…
− Неловко получается, граждане, − сказал тракторист. − Что вы тут делаете?
− Мы ничего…
− Мы Гришку ищем…
Девушка-счетовод выглядывала из-за широкой трактористовой спины.
− Вы что ж, его в трубе ищете? − спросила она. − Он, чай, не окорок.
− А если документы проверить? − Парень двинулся вперёд, выпятив все свой мускулы.
− Проверь, Ванюша, проверь! − сказала старуха.
Но тут валенки шевельнулись. Один опустился с шестка, нащупал табуретку. За ним − другой. Из печки вылетело облако сажи. И появился Гришка. Весь перемазанный, полузадохшийся. Он чихнул и открыл глаза.
− О господи! − ахнула бабка. − Да чего же ты в трубе делал?
− Колено изучал. − Голос у Гришки был хриплый, будто горло ему забило сажей. Он кашлял и сплёвывал себе на ладошку чёрные слюни.
Бабка опомнилась от изумления и страха, схватила сковородник.
− Я тебе дам колено, мазурик! Машину развинтил, а сам в колено полез?!
Парень-тракторист подошёл к Гришке, ткнул его пальцем в живот и восхищённо пробормотал:
− Вот чума! Вот это чума!..
Гришка спрыгнул с табуретки, увернулся от бабкиного сковородника, перепачкав Анатолия сажей.
− Печник говорил − у вас печка высшего класса. Почему у вас хлебы лучше всех?!
Старуха изловчилась, схватила его за чуб.
− Мой хлебы мой руки делают, а не какие-то там коленья. Валенки стариковы прожёг. Я из тебя дурь вытрясу!
* * *
Кирилл и Анатолий сидели на подоконнике в своём доме. Их мучила одна догадка, но они молчали, не решаясь произнести её вслух.
Скоро прибежал Гришка.
− Ещё за волосы дерёт, − сказал он, размазывая по лицу сажу. − А вы не беспокойтесь, я сейчас. − Он подошёл к печке. − А может, вам русскую сложить? − Глаза у него заблестели. − В русской колено вот так идёт…
− Ты лучше скажи, − не выдержал Кирилл, − зачем ты нам голову дуришь? Ты думаешь, мы глупые? Ты ведь печек никогда не делал.
Гришка отвернулся.
− А я разве говорил такое? Я не говорил… − Он постоял немного, поводил калошей по полу. − Плотницкое могу. Трактор водить могу. За движком на электростанции следить могу. Я швейную машинку чинил даже. У бабки Татьяны. Системы «Зингер».
− Видели мы твою починку, − сказал Анатолий.
− Так это в который раз уже. У неё вал подносился. Надо втулку специально точить… − Гришка посопел в обе ноздри, опустил голову. − А печек… Печек не клал…
− Мы-то здесь при чём? − устало спросил Анатолий. − Зачем ты нас заморочил?
− Вы ни при чём, конечно. − Гришка снял ведро с раствором, поставил его на пол. − Печник у нас − чистый бандит. Вся деревня через него страдает. Вон сколь домов без печек стоят. А он как заломит цену, хоть корову продавай.
Гришка уложил на угол плиты кирпичину, потом другую. Сердито, словно кому-то назло.
− Этот печник − жлоб. Никого к себе не подпустит. Боится заработок потерять. Я за ним три дня подсматривал в окно. Как он до этого места дошёл… − Гришка снял уложенные кирпичины, бросил их обратно на пол и пошлёпал по плите мастерком. − Как до этого места дошёл, заметил меня и прогнал лопатой. А печку мы всё равно поставим. Вы не сомневайтесь. В печке самая загвоздка в колене, как колено вывести… В колене всё состоит… Вы потерпите только.
Кирилл и Анатолий разостлали на полу большой лист бумаги, придавили края обломками кирпичей.
− Вы чего? − спросил Гришка.
− Печку… Ты что думаешь, мы будем ждать, пока ты сообразишь, как колено вывести?..
До вечера они конструировали печку на бумаге. Втроём. Гришка потерял всю свою солидность.
− Тяга ведь вверх идёт, − говорил он. − Воздух горячий возьмёт разгон, тут его и поворачивать.
Кирилл рисовал колено.
− Так?
− Правильно! − вопил Гришка. − Пришпилим…
Один раз он всё-таки сказал с сожалением:
− Может быть, русскую, а? У нас тут всё больше русские в моде. Хлебы печь.
− Делай, что начали! − прикрикнул на него Анатолий.
На исходе дня они приступили к строительству. Гришка вёл кладку, Кирилл с Анатолием подавали ему кирпич, воду и раствор.
− Ложитесь, кирпичи, лежите на печи. Засунем в печь полено − полезет дым в колено! − распевал Гришка под потолком. Он задрал голову кверху, помигал и сказал расстроенно: − А дырку-то? Дырку-то не прорубили − трубу выводить.
Кирилл и Анатолий полезли на чердак.
Кирилл прорубал в потолке, Анатолий − в крыше.
Работал Кирилл неумело, поэтому доски, которые он вырубил, повалились вниз.
− Эй! − закричал Кирилл. − Отскакивай!.. − Просунул лысоватую голову в дыру и закричал ещё громче: − Что ты делаешь?
Анатолий тоже наклонился над отверстием.
Гришка старательно разбирал печку. Он складывал кирпичи на пол, соскабливал с них раствор.
− Ты что, с ума сошёл? − Анатолий спрыгнул с чердака на землю, ворвался в домик. − Делали-делали. Уже ночь на дворе.
− Упущение допустили, − возразил Гришка.
− Какое ещё упущение? − спросил Кирилл с чердака.
− Печурку нужно, как у бабки Татьяны.
Кирилл покрутил пальцами возле виска.
− Сдвинулся… Давай уж сразу всю комнату печками загородим. В том углу голландку, в том − «буржуйку». Тут печурку, тут лежанку…
Гришка разостлал чертёж.
− Зачем? Печурка, она вроде норы. Она в печке делается. Носки в ней сушить можно, валенки греть… У бабки Татьяны в печурке кот спит.
− Но ведь у нас нет кота, − сказал Анатолий, устало садясь возле Гришки.
− Это вы не беспокойтесь. Я вам кота доставлю.
Гришка подошёл к печке, пытаясь показать, какая бывает печурка.
− Она такая, − говорил он. − Норой… В общем, печка без печурки, как велосипед без звонка. Из печурки тёплый воздух в комнату волной прёт.
Они сделали печурку. Они сделали не одно колено, а целых три. Трубу они соорудили широкую, на голландский манер.
− Агрегат тепла, − сказал Анатолий.
− Монумент, − сказал Кирилл.
− Это ещё не всё, − сказал Гришка. − Её ещё обмазать и просушить нужно.
Третье утро вошло в домик тихо и неожиданно. Оно дрожало вокруг кисейным туманом. Третье утро заполнило домик запахом трав. Этот запах пересилил запах глины, запах старой извёстки.
− Тишина, − сказал Кирилл.
− Скоро радио заговорит, − сказал Анатолий. − «С добрым утром, дорогие товарищи». − Анатолий оглядел стены.
− …Вы не беспокойтесь, − перехватив его взгляд, заявил Гришка. − Я вам радио проведу. Тогда у вас совсем как у людей будет.
Печка, обмазанная глиной, стала совсем красивой.
Гришка приволок охапку хвороста. Кирилл и Анатолий пошли к роднику мыться.
Они поливали друг друга из ведра, шлёпали себя по бокам, приглушая тем самым гордую усталость. Они не заметили, как подошёл председатель колхоза. Вместе с ним застенчиво трусил невысокий мужичок в полосатой рубашке, застёгнутой до самого ворота.
− Вот. − Председатель кивнул на своего спутника. − Здравствуйте… Печник вчерась прибыл. Если, конечно, договориться с ним.
Печник скромно улыбался.
− Работы у меня много. Все поперёд других хотят. От этого цена. И ещё цена от колен зависит.
Анатолий осмотрел печника с головы до пят. Кирилл сделал то же самое в обратном порядке.
− Да, − сказал Анатолий, − конечно, в колене всё состоит…
− И ещё смотря какую печку. − Мастер переступил с ноги на ногу. − Печки ведь разные бывают. Русские бывают, хлебы печь. Голландки, они для тепла больше. «Буржуйки» ещё…
− Это для фасона, − подсказал Кирилл.
Печник мягко поправил его:
− Для уюта… «Буржуйка», она…
− Нам вот такую, − перебил печника Анатолий. Он шумно раздвинул кусты и показал на крышу. В этот момент труба выбросила густой клубок дыма. Дым покружился вокруг каёмки, побелел и побежал весёлой струёй вверх.
Печник замигал. Глаза у него забегали, пальцы зашевелились. Он сразу весь пришёл в движение, словно прислонился к горячему.
На порог дома вышел Гришка, перепачканный и усталый.
− Ты?.. − спросил председатель.
− Мы… Это мы вместе, − испуганно ответил Гришка. Но, почувствовав, что никакой трёпкой это дело не угрожает, Гришка приосанился и с ухмылкой глянул на печника.
Труба дымила. Домик, казалось, плыл вдоль лесистого берега. Он будил лесную чащобу, пугал тишину своим весёлым, обжитым видом.
Читать другие рассказы Погодина.Содержаниеskazkibasni.com
